Теряя себя (СИ)

Чувствую, как тонкий лаймовый аромат шампуня смешивается с вкусными запахами только что поджаренных тостов и настоящего кофе, о котором я всегда мечтала, и делаю глубокие вдохи, прожигая голодным взглядом предложенное угощение. До ужаса хочется есть, но у меня кусок в горло не лезет под изучающе пристальным взглядом Хозяина, сидящего за другим концом длинного стола.

Сегодня он выглядит куда менее официально – вместо тугого пиджака и жилетки – тонкая темно-синяя рубашка, расстегнутая на три пуговицы и открывающая вид на участок его шеи с впадинкой между ключицами. Он не сказал еще ни слова, с тех пор как я вошла в столовую и, поприветствовав его, заняла свое место. И сейчас я ощущаю себя ужом на сковородке от страха перед неизвестностью, что таится в его ленивой позе, в черных глазах, прожигающих меня, в чуть поджатых бледно-малиновых губах.

– Ты не голодна?

Я даже вздрагиваю от неожиданности, когда в абсолютной тишине раздается его негромкий спокойный голос, и, наконец, позволяю себе посмотреть на него более открыто, а не мимолетно, как делала до этого.

– Эмм, наоборот, я… – слова теряются в смущении, что накатывает внезапно, вынуждая меня опустить голову и дрожащими от волнения руками обхватить маленькую чашку, что еще сохранила тепло напитка. Молю бога, чтобы он отвернулся, занялся чем-нибудь другим, но вместо этого он делает еще хуже, пододвинувшись ближе к столу и оперевшись о него локтями. Его тонкие пальцы сцепляются под подбородком, и все его внимание вновь концентрируется на мне.

– Твоя семья уже получила деньги, если тебе это интересно.

– Спасибо, – все же умудряюсь сделать один маленький глоток, медленно облизнув губы и даже прикрыв глаза от удовольствия, что приносит с собой терпкий вкус великолепного кофе. Отчего-то пальцы, вцепившиеся в кружку, не могут согреться, все больше леденея и вызывая мелкую-мелкую дрожь по всему телу. Здесь всегда так холодно.

– Ты замерзла, я прикажу затопить камин, – он говорит это мне, но за спиной уже открывается дверь, и я удивленно оборачиваюсь, наблюдая за слугой, который торопится исполнить волю Рэми. Всего несколько минут, и в камине начинает полыхать огонь, хоть как-то оживляя атмосферу вокруг нас. – Скажи мне, Джил, что заставило тебя принять такое решение?

– То есть, что подтолкнуло меня на мысль покинуть изоляцию? – Мы остаемся одни, и, слыша веселое потрескивание пламени, я наконец-то справляюсь с оцепенением и страхом, которые сковывали меня до этого.

– Я бы назвал это колонией, но пусть будет изоляцией, если тебе так удобно. Именно так: что подтолкнуло тебя продать свою свободу?

– Я не знала, что я лишусь свободы.

– А если бы знала? – Он вновь перебивает меня, как тогда, при первом знакомстве, но в его глазах нет раздражения, скорее любопытство, смешанное со скукой.

– Наверное, даже тогда я не изменила бы решения, потому что Айрин имеет право на шанс, пусть даже если этот шанс будет оплачен такой ценой.

Я позволяю себе перехватить его проникновенный взгляд и даже несколько секунд выдержать сверкнувшую в нем насмешку, пока эта самая насмешка не перекочевала на губы, изогнувшиеся в легкой ухмылке.

– Твой альтруизм граничит с безумием и я нахожу его забавным.

– Что же смешного в моем желании спасти жизнь сестры? – не могу сдержать подкатывающий гнев и ощущаю, как шея, а затем и лицо покрываются алыми пятнами злости, вызванной его откровенной издевкой. Сердце ускоряет ритм, потому что я вдруг понимаю, что зашла намного дальше, чем должна была заходить, позволив себе такой тон в разговоре с ним.

– В том, что любая жизнь теряет смысл, если ради нее пожертвовали другой.

– По крайней мере, она сможет прожить ее иначе, чем я. Быть может, более достойно, – Господи, не знаю, почему он так говорит, ведь я еще жива, дышу, мыслю. Я лишь пожертвовала свободой и до сих пор надеюсь, что вернусь домой невредимой. Только вот от его слов становится совсем тошно, и в груди разливается едкая обреченность, словно у меня уже нет выхода.

– Ты вкладываешь в сестру свои нереализованные амбиции? Расскажи мне, Джил, что для тебя значит “более достойно”?

В то время как он остается все таким же невозмутимым и уверенным, я совершенно теряюсь, глубоко дыша и растерянно рассматривая свои руки: побелевшие от напряжения костяшки пальцев, коротко постриженные ногти с белыми полукружиями у основания, вены, просвечивающие на тыльной стороне ладони. Я бы хотела уйти, убежать, спрятаться от его ядовитых слов, но вместо этого словно прирастаю к стулу и остаюсь перед ним совершенно обнаженной, с вывернутым на изнанку сердцем, с выпотрошенной душой.