Ирина Юсупова - Сон в руку

Она все так же стояла, прислонившись к стенке, как недавно делал это ее Сон и ощущала тепло. "Интересно, галлюцинации бывают осязательными? Наверно бывают… Вот ведь – я же ощущаю тепло…".

Она повернулась и поправила гравюру, которую задел (во всяком случае, ей так показалось) Сон. Странная была гравюра, не на что, виденное ею до этого, не похожая. А уж цена! Узнай о ней Игорь – удивился бы, хотя чем-чем, а уж ценами-то его сложно было удивить. Она почему-то постеснялась сказать ему о сумме, которую, не задумываясь, отдала тому, тоже странному, мужичку на вернисаже.

А странным в гравюре было все. Во-первых, непонятно из чего она была сделана. Казалось, что из камня – и по звуку, когда постучишь, и по отблескам тонких дорожек. Камень был, очевидно, слоистый и от угла, под которым смотришь на гравюру, менялся ее цвет. Если смотреть прямо, то поверхность была черной, а насечки серые. Но как обработать камень с такой поразительной тонкостью и чистотой?

А во-вторых, сам сюжет. Вернее, его отсутствие.

Вы когда-нибудь делали коридор из двух зеркал? Наверняка в детстве забавлялись и думали – куда же уходит этот коридор? Есть ли у него конец? И где начало?

Вот такой-то коридор и был изображен на гравюре. На переднем плане виднелась только чья-то рука, словно человек уже ушел, или, наоборот, только подходит к зеркалу. И чья – не понять. Тонкие длинные пальцы и манжет с кружевами, такая рука могла принадлежать и мужчине и женщине – мужичок сказал, что гравюра старинная.

И, наконец, в-третьих. Ни в одном, кроме последнего, из зеркал коридора никаких изображений не было! А вот в последнем отражался другой фрагмент руки – изгиб локтя. Создавалось впечатление, что человек прошел сквозь этот коридор, как сквозь пространственную дыру, так любимую фантастами, и теперь он уже почти весь там, только рука еще здесь. Или наоборот.

Вообще-то, гравюр у мужичка было две, и продать он хотел ей их парой, но не было у нее с собой таких денег! А как хотелось! Потому, что четвертой странностью гравюры была именно ее пара. Это была точно такая же гравюра, но словно зеркально отраженная и сделана она была из того же материала, только, видно, он был выточен в другой плоскости – сама поверхность была светло серой, а прорези – черными.

Они тогда отчаянно торговались с мужичком, но что странно – стоило только кому-нибудь подойти к ним еще, так он называл цену, большую ровно на один ноль. Люди выкатывали глаза, крутили пальцем у виска и отходили. Создавалось впечатление, что она чем-то ему приглянулась, и он хотел всучить гравюры только ей. Наконец, они договорились – сегодня она покупает только одну гравюру, а завтра они встречаются здесь же и она принесет деньги за другую.

А назавтра мужичок не пришел. Может, из-за страшного ливня, который промочил ее до нитки, хоть она и была под зонтиком? Гена потом бухтел всю дорогу о том, что его замечательная кожаная обивка из-за ее прихоти пострадала непоправимо, она же услышала его недовольство только под конец, так была занята своими мыслями – придет завтра мужичок или нет – улыбнулась и отдала деньги за гравюру ему. Гена аж поперхнулся, спросил осторожно – она что, еще пару обивок ему собирается испортить?

А ее уже заклинило. И чем эта гравюра так ей приглянулась? Да и не знаток она вовсе, может, это вообще дешевка какая?

Она потом еще две с лишним недели ездила каждый день на вернисаж, перезнакомилась почти со всеми художниками, выспрашивая у них про мужичка, но тот, видно, пропал насовсем.

Ладно, решила она, пусть будет одна. И еще призадумалась – во что бы ее поместить, чтобы эта чернота хорошо смотрелась в ее розовой спаленке? Купила наимоднющую розово-сиреневую, под общий стиль, рамку. Повесила. Посмотрела. Выругалась. Прямо бабулька в матроске с помпончиком. Перепробовала все – от обвивания ленточкой до обвешивания розовой елочной мишурой. И, в конце концов, оставила так как есть – вообще безо всего. Рядом с пальмой, так, что видно с кровати – и прямо, и если повернешься на другой бок – то отражение в зеркале…

…Наконец, она решительно застегнула молнию на костюме, взяла сумку и сказала своему отражению:

– Ладно, пошла я… Ты тут веди себя хорошо, а то знаю я тебя! Небось, давно уже с моим Сном снюхались! Вы же из одной породы! Только не подумай, что я ревную, мужик он – так себе, нескладный какой-то, словно из одних углов состряпанный. Если бы не глаза – вообще не на что смотреть. Ну все, пока!

…В спортзале, как всегда, быстро развеялась и развеселилась. Поболтала со знакомыми – свой человек, девчонка с нашего двора; довела до слез умиления уборщицу: "Как там ваш радикулит, мазь моя помогает?"; восторженно и с открытым ртом послушала рассказ одной немолодой тетки о внуке: "Он у вас вундеркинд, правда!"; построила глазки тренеру – этот безмозглый комок мускулов тут же принял все слишком буквально и начал уж очень нежно поддерживать ее при показе новых упражнений! Строго подняла левую бровь, глаза стеклянные, губы чуть брезгливые… Дошло, кажется, отпустил…