Карен Монинг - Эльфийская лихорадка

Какова бы ни была причина этого, наиболее сильные ощущения они получают через секс. Каждый из них — маэстро вожделения, отринувший музыку в своем Королевстве и окруженный другими, такими же пустыми собратьями. И только тело человека позволяет им коснуться этой музыки.

Они могут чувствовать музыку, только если ее чувствует она. Они будут жадно поглощать ее песню до тех пор, пока концертный зал не стихнет. Страсть оборачивается для нее гибелью. Ее тело становится таким же холодным, как та пустота внутри них, которой недоступно понятие жизни. Терзаясь пустотой, они ищут для своих игр новую женщину, жертву, и снова жадно поглощают. Секс с ним как концентрат: она получает все самое сильнодействующее, что есть в сексе. Не разбавляя и не уменьшая концентрации. Он направляет этот поток сначала в нее, потом из нее, снова в нее и так до последнего издыхания.

Мои оргазмы не напоминали мне легкую болезнь. Повторяясь раз за разом, они каждый раз заново перерождали меня в тот момент когда я была близка к оргазму.

Этот секс был жизнью, был кровью, был Богом, заполняя даже мои поры.

И он убивал меня.

И я осознавала это.

Но мне нужно было еще.

Мы катались и скользили по холодному мраморному полу, ища точку опоры на ступеньках с ковровой дорожкой. Три моих темных принца и я. Один — поло мной, один — спереди меня, третий — у меня во рту. Они глубоко входили в меня, наполняя меня ощущениями, беспрестанно и быстро меняющимися, как в калейдоскопе. Я сжалась, превратившись в крохотный цветок. Я взрываюсь, и каждый раз от меня отлетает по маленькому кусочку, снова и снова.

На вкус они напоминали нектар, от них исходил темный наркотический аромат специй.

Их тела упругие, совершенные, идеально сложенные.

И даже если иногда их темные ожерелья, розовые языки или белые зубы впивали холодные иглы в мое тело, это было небольшой платой за то, что они творили внутри меня.

Мой разум спал. Перед глазами проносились картинки из жизни. И исчезали где-то в безграничных просторах моего разума. Я кричала, умоляла освободить меня, но рот отказывался произносить что-либо, кроме команды: больше, жестче, быстрее, туда.

В голове вихрем пронесся последний месяц в Дублине с его надеждами, беспокойствами и страхами — и канул в небытие. Среди них был день, который я провела в стране Эльфов с Алиной, затем последовали воспоминания о Меллисе и Кристиане, О’Баннионе, Фионе, Берронсе; встреча с Ровеной в баре; первая ночь в Ирландии. Перед глазами снова появилось мое лето, а потом исчезло и оно.

Кто этот мужчина, тот, что сейчас целует меня? Покусывает. Почему я не могу видеть его? Кто он?

Я перенесла себя в день смерти Алины, но он тоже улетучился. И этот день не случился. А моя жизнь продолжала свое течение, чтобы воскрешать в памяти прошлое.

Под поцелуями Чумы я потеряла годы, проведенные в колледже. Я попрощалась со средней школой когда Голод кончил мне в рот сладкой струей. Я потеряла воспоминания о детстве в объятиях трех Эльфов-принцев.

Если здесь и был четвертый, то я не видела его лица. Но я ощущала присутствие другого. И этот другой был совсем не похож на остальных.

И затем я потеряла воспоминания о своем рождении. Я существую только сейчас.

В этот момент. Во время этого оргазма. Во время этой жажды. В этой бесконечной пустоте. В этой безрассудной потребности.

Я понимала, что другие люли вошли в церковь. Но я не могла видеть что-либо, что находилось выше моих темных принцев. И меня это не заботило.

Чем больше, тем лучше.

Когда мои принцы отступили от меня, мое тело уже было настолько холодным, что я подумала, что не выживу.

Я корчилась от боли на полу, умоляя не останавливаться.

Кто-то подошел ко мне и протянул руку. Я ухватилась обеими руками за руку помощника, отбросила спутанные волосы с лица и посмотрела вверх — прямо в лицо Гроссмейстеру.

— Думаю, что теперь она будет мне подчиняться, — шепотом сказал он.

Подчиняться?

Я умру ради него.