Елизавета Дворецкая: Гуннхильд, северная невеста

Гуннхильд поспешно вскочила, оттолкнувшись ладонями от травы. Нужно бежать!

И едва она подумала об этом, как обнаружила, что сидит где-то в темноте, а руки ее сжимают Кольцо Фрейи так крепко, что золотые края браслета впились в ладонь.

Сердце стучало, в ушах шумело. В глазах было темно… нет, это просто вокруг было темно. Она осторожно положила браслет на то, на чем сидела, нашла глазами открытую дверь. Уже темнело, снаружи повисли сумерки – густые осенние сумерки, вовсе не похожие на жемчужный полусвет возле источника Мимира. Да, она на земле, в ельнике, в домике ведьмы. А Харальд…

«Он ищет тебя! – настойчиво произнес в ушах голос Тюры. – Он должен увидеть свет в твоей двери!»

Гуннхильд вскочила, пошатнулась, уцепилась за край лежанки, чтобы не упасть, и принялась торопливо складывать из сухих веток и лучин на очаге подобие шалашика.

Кетиль Заплатка давно отстал – сел прямо на мох, уронив рядом свою палку, и безнадежно махнул рукой: иди сам, я больше не могу. Харальд едва оглянулся и устремился дальше. Дорогу он помнил. А если бы не помнил, то снес бы к троллям весь этот проклятый ельник. Даже усталость после битвы не могла его остановить.

Войско Хакона оттеснили обратно к морю: отряд под предводительством Эгиля Паука, не участвовавший в общем сражении, прикрывал норвежцев, пока они садились на корабли, и пал весь целиком. Половина судов осталась на берегу: для них просто не хватило гребцов. Стяг Хакона еще трепыхался на ветру, будто Сигурд-Георгий воинственно грозил мечом остающимся. Иные из датских хёвдингов хотели посадить людей на вражеские корабли и пуститься вдогонку, но Харальд отверг это предложение. От его войска тоже осталась половина. Люди были измучены, изранены. Никого из соратников-вождей он не видел и уже послал их разыскивать. Стяг Олава нашли – он виднелся ярко-синим краем из-под тела убитого знаменосца. Тело Горма искать не пришлось – его люди видели гибель конунга и уже вынесли его с поля. Харальд подошел туда, когда норвежцы отчалили и он смог вновь повернуться лицом к своей земле.

Между плечом и шеей Горма зияла страшная рана, залитая черной засохшей кровью. Но лицо его было спокойно, почти радостно, как будто перед смертью он увидел что-то необычайно отрадное. Харальд стоял, свесив голову, ветер теребил его упавшие на лицо светлые волосы. Хирдманы молчали, столпившись вокруг тесным кольцом.

– О такой смерти любой конунг может лишь мечтать! – сказал наконец Регнер, тоже осунувшийся, опирающийся на обломок копья. – В палатах Валгаллы Один с радостью примет нашего старого конунга. Но так как не годится данам оставаться без конунга хотя бы на один день, мы должны немедленно найти себе другого.

– Далеко ходить не придется! – Бродди поднял глаза на Харальда. – Да славен будет Харальд, сын Горма, конунг данов!

Хирдманы закричали, еще нестройно, но с оживлением. Принесли щит, Харальд встал на него, и четверо хирдманов подняли его на уровень плеч, чтобы все, кто выжил после битвы, знали: у данов есть уже конунг, достойный преемник прежнего!

Осталось найти женщину, что вышьет ему собственный новый стяг.

Сойдя наземь, Харальд велел выставить дозор у моря, а остальным собирать раненых, которым еще можно оказать помощь. Он и сам ходил по полю, пока не нашел Олава и Рагнвальда – один лежал поверх другого. И тела обнаружились совсем не там, где им полагалось бы… Харальд вздохнул: Олав и здесь явно шел впереди. Будь у него ума столько же, сколько сил и отваги – получился бы величайший герой! Но зато он умер так, как всегда хотел.

Поначалу показалось, что дядя и племянник, последние из ютландских Инглингов, ушли в Валгаллу вместе. Но, когда тела перенесли и осмотрели, выяснилось, что Рагнвальд еще дышит. В груди его зияла такая глубокая рана, что надежд на выздоровление почти не было. Однако Харальд велел все же перевязать его. Несмотря на все их раздоры, он не мог не уважать младшего Инглинга, а к тому же боялся представить отчаяние Ингер.

И, подумав о сестре, решил вернуться в усадьбу – там ведь тоже нужно готовиться к приему раненых и уцелевших.

В усадьбе его встретила растерянная челядь. Норвежцы Эгиля Паука на обратном пути подожгли было одно из строений, но слишком спешили вернуться к своим, и пожар удалось потушить – мокрая солома крыши горела плохо. Но кроме челяди, никто не вышел ему навстречу.

– Где женщины? – Харальд в беспокойстве огляделся. – Моя сестра, Гуннхильд?