Ольга Резниченко - Друзья

— Не знаю…

Мать мне лишь недавно позвонила.

Вот приехала, как только смогла.

— Ясно…

— Марат… Прости, конечно, но думаю, тебе лучше уйти…

Просто, если… она тебя увидит, то…

— Понимаю.

— Прости. Я, лично, не считаю тебя виновным в произошедшем. Честное слово.

Как по мне, никто иной, кроме как она сама, и та ее больная материнская любовь, непонимание, вечные нравоучения и скандалы, всему причина.

(тяжело сглотнул)

— Спасибо.

(несмелый разворот —

и неспешно направился к ступенькам)

— Марат.

(взволновано окликнула меня Эльза в последний момент, видимо все же решившись на что-то очень важное для нее)

— Да? — живо обернулся и, выжидающе, замер.

— Там около больницы… есть скверик небольшой. Если хочешь, ожидай там. Я…. как только что станет известным, сразу тебя там разыщу… и

— Спасибо.

Неспешные, несмелые шаги… в гордом одиночестве.

Оливия все еще умело изображает беспристрастную стороннюю особу, "временно" исполняющую роль если не "акушерки", то какую-то другую, не сильно выделяющуюся из толпы (она-то, в отличие от меня, не давала (себе) клятву никогда не использовать на людях гипноз).

Скверик…

Сам не знаю, как его отыскал.

Брел, брел, поглощенный своими мыслями…

Неспешно передвигал ноги в наугад выбранном направлении… и всё же его нашел.

— Ты какого хера здесь делаешь???

(возмущенно заревел и тут же кинулся ко мне)

(вмиг пришел я в себя)

… замер. Взглядом отыскал мерзавца.

Так и есть.

На выходе из беседки застыл Фернандо, тот самый Ферн…

Он едва сдерживался, чтобы не напасть на меня.

Невольно (с какой-то тихой, притушенной) иронией рассмеялся я:

Ну-ну. Только сорвись — … Мне и самому ужасно хочется кого-то поколотить, да так…. чтобы потом… и опознать было невозможно.

— Я тебя спрашиваю! Что, стоишь и смотришь? Чего забыл здесь?!

— А перед кем это я должен отчитываться, шавка подзаборная?

— Чего ты тявкнул???

— Остыньте, парни, — вдруг раздался резкий, жесткий голос Лив за моей спиной. — Если вы устроите здесь драку, я лично вышвырну вас двоих за ворота и вызову полицию.

— А ты кто такая, вообще? — нервно рявкнул Ферн, хотя не без внутренней, жалкой опаски, трусости.

(едко ухмыльнулась Оливия)

— Смерть твоя, мой дорогой, если не прекратишь в таком тоне со мной разговаривать.

…

Быстро сели, а лучше разбежались в разные углы — и ждите, если… конечно Патти с малышом вам и вправду дороги и интересны.

А нет — валите за пределы больницы, и выясняйте там отношения хоть до посинения.

— Ха. Лив. Очнись, с кем тут вообще разговаривать?

(пренебрежительно, раздраженно сплюнул в сторону ублюдка)

— Марат. Хватит, я сказала.

… я не шутки тут развожу с вами.

(нервно скривился; промолчал)

(тяжелая, долгая пауза, и лишь когда окончательно уверилась, что собачиться мы больше не станем, вдруг продолжила)

— Патриция разродиться всё никак не может. Так что… дело, вероятно, затянется… и как надолго, никто не знает.

Дела плохи, она очень… слаба. Но шансы успешно родить и при этом остаться всё же живой — есть.

Так что… будем верить и ждать.

А кто хочет, может и Богу своему помолиться.

… если, конечно, и вправду, вы так любите эту девушку, как тут сейчас пытаетесь нарисовать.

Молчали. Мы молчали долгие часы, сидя друг напротив друга… и боялись и словом обмолвиться.

Действительно, стало… очень страшно,

страшно, что всё может оборваться в любой момент.

Даже сейчас, я сижу — и ничего не знаю… Может, уже…?

Нет. НЕТ! Марат! Даже и в мыслях это не произноси.

Всё будет хорошо.

…

Честно, я до сего момента искренне верил, что этому гаду на нее наплевать.

Но, видимо, ошибался.

Глубоко… ошибался.

… да только что мне от этого? А?

Я люблю Патрицию, и отдавать ее никому… не хочу.

Хотя… если придется, черт знает, что в итоге выберу.

Черт?

Или… даже я сам знаю, но боюсь… всё еще… признаться себе?

Не готов услышать правду…

(МАРАТ)

Мысли так глушили голову, что я и не сразу сообразил, услышал, что Эльза подошла к нам.

Женщина застыла на входе беседки и растерянно смотрела на нас

(не ожидала, наверно, увидеть двух "врагов", смиренно сидящих на одном поле).

— Что? Что с ней? — вмиг сорвались мы с места, и едва ли не в один голос проговорили эти слова.

Усталость, печаль и боль тяжелым отпечатком лежали на ее лице, отчего вряд ли можно было ожидать хорошие вести.