Елена Усачева - Превращение

Сейчас в доме царила сказочная безмятежность. Макс специально выключил дизельный мотор, подающий электричество. Мне хотелось тишины, хотелось быть вместе с ним.

— На чем будем писать? — поинтересовалась я.

Обычно под бой курантов я быстро проговаривала мысленно все-все мечты, собранные за пару дней до праздника. То-то они не сбывались — оказывается, надо было записочки писать.

— Я тут кое-что подготовил…

Макс выложил передо мной пару листов белоснежной бумаги, ручки. Улыбнулся. Рассчитывает на похвалу за предусмотрительность? Ага, пока мы этот картон будем жечь, не только куранты отсчитают двенадцать — старый Новый год наступит.

Я глянула на часы. В запасе у меня было пять минут. Вечность!

— Это не годится! — отодвинула я бумагу. Где бы взять, где бы взять? Я повертелась на

месте, соображая, чем заменить плотные листы. Мне сейчас нужна была другая бумага, папиросная, тонкая, невесомая, легковоспламеняющаяся. Взгляд упал на стопку салфеток. Не очень эстетично, конечно, но с другой стороны — хоть не туалетная бумага.

— Держи!

Разделила двухслойные салфетки на прозрачные составляющие, взяла ручку. Пальцы дрогнули. Я глубоко вздохнула, прогоняя смутное ощущение тревоги. Что опять собирается произойти во внешнем мире? Кто снова намеревается нарушить мой покой?

— Не успеешь!

Вот и источник волнений явился. А я все думала, почему меня так трясет? Надеялась, что от предощущения нового и таинственного. Оказывается, из-за Маринки. С чего я решила, что праздник мы проведем без нее? Куда ж она денется!

Маринка прошла мимо кровати, включила радио, наполнив комнату заокеанским шипением и стонами. Здесь все очень плохо берет, и радио, и сотовый. Странно, что магнитофон работает. Мне казалось, батарейки в нем сели. Я снова глянула на часы. В последние минуты года люди на всей Земле успевают посмотреть на часы чаще, чем в последующие два месяца.

— Марина, присоединяйся. — Макс щедро отдал маленькой вампирше кусочек салфетки. — У нас одна ручка на двоих.

— А если не сбудется? — Марина подняла на меня глаза. Взгляд у нее был злой, колючий, с искорками ненависти в глубине зрачка.

— Сначала успей! — вернула я девочке ее колкость.

А ведь когда-то она была милым, хорошим ребенком! Сидела у окошка, всем «здрасти!» говорила, улыбалась, играла с плюшевым щенком. Куда все делось? Не спрятала же она свое детство в карман? Оно в ней осталось. Достать бы…

Маринка хитро прищурилась, блеснув удлиненными клыками. Вызов был брошен. Я глянула на Макса. Он кивнул, поддерживая меня.

Радио выплюнуло уверенный призыв: «С Новым годом!» — и снова ухнуло в шипящую бездну. Из черноты динамиков понеслись торжественные «бом, бом, бом» курантов Спасской башни Московского Кремля.

Первый такт мы пропустили вместе. Я схватила ручку. От волнения нажала слишком сильно и порвала салфетку. «Быть с Максом». Этого достаточно, но рука сама писала дальше: «Вдвоем!» Восклицательный знак провалился в пустоту — в белой воздушной ткани появилась новая прореха. Я поднесла салфетку к свече. Пламя дернулось и погасло. Подхваченная сквозняком искра упала на записку, поджигая ее. Бумага полыхнула. Я вскрикнула, не ожидая такого пламени. Кончик обгорел и оторвался, тонкий пепел полетел вниз. Макс успел подтянуть мою руку к бокалу шампанского, и черные чешуйки беззвучно опустились в пузырящуюся жидкость. Дальше я уже все сделала сама. Залпом опрокинула содержимое бокала себе в рот. Дыхание перехватило. Глазами, полными слез, я смотрела на Макса. Последний удар прозвучал коротким эхом и оборвался тяжелой нотой гимна.

— Ага! — завопила я, роняя бокал. — Успела!

— Молодец! — Макс поставил бокал на стол и только после этого поцеловал меня прямо в открытый рот. — С Новым годом, Маша!

— И меня поцеловать! — требовательно дернула его Маринка. — Я тоже загадала!

— А тебя, маленькая негодница, надо отправить спать, — повернулся к ней Макс. — Нечестно играешь!

— Ну и что! — Маринка ташила Макса к себе.

— Зачем свечу задула? — Он склонился, но продолжал удерживать ее на расстоянии, не давая дотянуться до себя.

— Она сама погасла! — Маринка нырнула Максу под руки, надеясь так добраться до его губ, но он оказался быстрее. Перехватил ее за талию и прижал к своему боку, заявив:

— Маша победила!

Мы успели написать две записки, а она только одну! — не сдавалась Маринка.

От их спора мне стало весело. Я взяла бокал Макса и стала из него медленно пить. Когда записка прогорела и пепел упал в шампанское, мой любимый сделал вид, что пьет. Или действительно что-то отпил? Теперь я выпью из его бокала, узнаю, что он думает. Мыслей оказалось либо слишком много, либо их не было совсем. В голове от быстро выпитого шампанского зашумело, пузырьки по уже проторенной дорожке ударили в нос. Я чихнула и довольно оглядела стол.