Элизабет Чандлер: Навеки твой

— Ты же знаешь, — продолжала Айви, — что вы оба даете Бет тонны сюжетов для ее писаний. Я уверена, что она напишет пять книжек для издательства «Арлекин» прежде, чем мы окончим школу. На твоем месте я бы заранее обговорила бы с ней процент отчислений с гонораров!

— Хм-м-м, — загадочно улыбнулась Сюзанна. — А ведь я только начала!

Айви расхохоталась и встала.

— Ладно, мне пора идти.

— Ты уже уходишь? Постой! Мы еще не обсудили девчонок на вечеринке!

Вообще-то они еще по дороге разобрали по косточкам всех приглашенных девушек и продолжили это важное обсуждение дома, громко выкрикивая язвительные замечание, чтобы переорать грохот душа.

— И не поговорили о тебе, — продолжала Сюзанна.

— Ну, обо мне-то вообще нечего говорить, — сказала Айви. Она сняла халат и принялась складывать его.

— Не о чем? Как странно… Я слышала совсем другое, — промурлыкала Сюзанна.

— И что же ты слышала?

— Прежде всего, даю тебе честное слово, что когда я это услышала…

— Что услышала? — нетерпеливо перебила Айви.

— …я им прямо сказала: я знаю эту девочку всю свою жизнь, поэтому мне как-то не очень верится.

— Да во что тебе не верится?

Сюзанна взяла щетку и принялась расчесывать полосы.

— Или я сказала — совершенно не верится? Не помню.

Айви села. Разговор обещал быть долгим.

— Сюзанна, о чем ты говоришь?

— По крайней мере, я сказала им, что меня очень удивила новость о том, что ты обжималась под водой с Эриком.

У Айви отвалилась челюсть.

— Обжималась? С Эриком? И ты сказала им — не очень верится? Да это просто невозможно! Сюзанна, как ты могла? Ты же знаешь, что я никогда бы такого не сделала!

— Видишь ли, подруга, когда речь заходит о тебе, я теперь ни в чем не уверена. Люди в горе порой способны на самые неожиданные поступки. Им одиноко. Они хотят поскорее забыть и пробуют разные способы… А чем вы с ним занимались?

— Играли.

— В поцелуйчики?

— В одну очень глупую игру, — вздохнула Айви.

— Что ж, я рада это слышать, — протянула Сюзанна. — Не думаю, что Эрик тебе подходит. Он слишком шустрый и в последнее время играет в опасные игрушки. Но это не отменяет того, что тебе непременно нужно снова с кем-то встречаться.

— Нет.

— Айви, жизнь продолжается.

— Жить и встречаться — это совсем не одно и то же, — устало заметила Айви.

— Для кого как, — парировала Сюзанна. — Для меня это синонимы.

Они расхохотались.

— А как насчет Уилла? — поинтересовалась Сюзанна.

— А что с ним такое?

— Ну, он, как и ты, новичок в Стоунхилле, и увлекается искусством — как и ты. Артистический тип. Грегори говорит, что он выставляет на фестиваль совершенно роскошные картины.

Айви сама слышала это от Грегори. Может быть, они с Сюзанной сговорились свести ее с Уиллом?

— Ты ведь больше не сердишься на него за то, что он нарисовал тех ангелов? — спросила Сюзанна.

«Точнее, нарисовал Тристана в виде ангела, обнимающего меня», — сухо поправила про себя Айви.

— Нет, конечно, — вслух сказала она. — Я понимаю, что он хотел меня утешить.

— Так дай парню шанс, Айви. Я знаю, о чем ты думаешь. И точно знаю, что ты сейчас чувствуешь. Помнишь, как я страдала, когда умер Лучик? Я тогда сказала маме: «Никаких больше карликовых шпицев. У меня больше никогда не будет другой собаки!» И что получилось? Теперь у меня живет Мята, и я страшно счастлива…

— Я подумаю об этом, ладно?

Айви понимала, что Сюзанна желает ей добра, но разве гибель Тристана можно сравнить со смертью четырнадцатилетней собаки, полуслепой и оглохшей от старости? Айви страшно устала от людей, которые говорили ей чудовищные вещи из самых лучших побуждений.

Через пятнадцать минут она уже ехала домой, и се старенький «додж» с трудом взбирался по длинной дороге к вершине пригорка.

Несколько месяцев тому назад Айви ни за что не поверила бы, что сумеет так быстро полюбить эту низкую каменную стену, островки деревьев и лужайки, пестревшие полевыми цветами — стену, рощи, лужайки и цветы, принадлежавшие ее отчиму Эндрю.

Огромный белый особняк на вершине холма, с двумя просторными флигелями, двойными трубами и тяжелыми черными ставнями стал для Айви родным домом. Высокие потолки больше не казались ей пугающими, просторный холл и центральная лестница перестали подавлять ее, хотя Айви по-прежнему предпочитала пользоваться черным ходом.

До ужина оставалось еще около часа, и Айви с удовольствием предвкушала, что проведет оставшееся время в своей музыкальной комнате. Прошло ровно четыре недели после смерти Тристана — похоже, никто, кроме нее, не заметил эту дату — и ровно четыре недели, как она не прикасалась к клавишам. Ее девятилетний братишка Филипп часто упрашивал ее поиграть, но стоило Айви сесть за инструмент, как на нее нападало оцепенение. Музыка, все время звучавшая внутри нее, словно застыла.