Шарлин Харрис: Месть мертвеца

Я сидела в машине с приоткрытой дверцей, поставив на землю одну ногу, и думала. С внезапностью, ошеломившей меня, рядом со мной остановился большой внедорожник, дверцу моей машины распахнули и, схватив меня за руку, выдернули наружу. Потом большая рука ударила меня по тому месту, куда меня давным-давно стукнули лопатой, и я потеряла сознание.

К тому времени, как я пришла в себя и смогла осознавать, что происходит, я сидела в машине с заклеенным скотчем ртом и связанными руками. Внезапное нападение полностью застало меня врасплох.

На водительском сиденье сгорбился Барни Симпсон, подавая задом с подъездной дорожки, а потом устремившись по дороге, как маньяк. Внедорожник так неистово подбрасывало, что я съехала на пол. У меня не было возможности удержаться от падения. Я упала на больную руку, и боль была такой мучительной, что я закричала бы, но он позаботился и об этом.

Есть что-то ужасное в том, чтобы оказаться правой, если твоя правота означает, что тебе надрали задницу.

Мне повезет, если это все, что со мной случится.

Примерно через пять минут он остановился. Я все еще не могла пошевелиться, но пыталась собраться с силами. Я понятия не имела, где мы. Твайла жила в пригороде, может, единственном месте Доравилла с солидными домами. Пять минут езды оттуда могли привести нас куда угодно — в более старую часть города или вообще за городскую черту.

Глядя мимо головы Барни, я видела ель, на которой таял лед, одно дерево из рощицы. По всей Северной Каролине росли деревья.

— У нас было все, — сказал Барни.

Он смотрел на меня сверху вниз, и его большие очки в темной оправе увеличивали его глаза, так что он не просто глядел на меня, а сердито пялился.

— У нас было все, пока ты их не нашла. Я находил мальчишек в больнице и отмечал их на будущее, или Том видел их на улице, когда они шли пешком или ехали на попутках. Мы подбирали их, а потом просто… использовали.

«О господи!» — подумала я.

— Мы использовали каждую частицу, всю боль, весь секс, весь страх. Мы поглощали их. До тех пор, пока ничего не оставалось.

Я боролась со скотчем, задыхаясь и булькая.

— У нас было второе место, место в амбаре, на случай если мы заполучим двух мальчиков одновременно. Оно было вроде камеры предварительного заключения. На самом деле нам ни разу не пришлось им воспользоваться. Но, думаю, Том просто не мог удержаться, хотя последнее, что он должен был делать, — это подбирать еще одного мальчика.

Излагая свои доводы, которые сводились к тому, что я змея в их раю, он завел внедорожник и поглядел в окно заднего вида. Барни вернулся на дорогу.

— Но Том не смог завязать, хотя, думаю, это было бы его последним разом. А те, кто путешествует автостопом, они — как яблоки, падающие тебе на колени.

Я не могла просто съежиться на полу и бояться. Мне надо было что-то придумать. Я могла бы ухитриться открыть дверцу и выкатиться наружу, но машина так неслась, что я не думала, что выживу. Я приберегу такое на самый крайний случай. Умереть вот так будет лучше, чем умереть, как мальчики.

Ладно, пора бороться.

Я продолжала говорить это себе, но все еще чувствовала себя такой ошеломленной и дезориентированной, что трудно было заставить мускулы подчиниться агрессивному плану. А потом было трудно принять такую позу, чтобы мои удары хоть чего-то стоили. Мои ноги были свободны, потому что у Барни не хватило времени их связать, к тому же он, возможно, надеялся, что я пробуду без сознания подольше.

И вот я пнула его, пытаясь вложить в пинок побольше силы, изогнувшись, чтобы прислониться к дверце спиной. Конечно, внедорожник вильнул, и Барни завопил на меня:

— Я сдеру с тебя шкуру!

Я знала: он говорит в буквальном смысле.

Больше он не походил на администратора больницы. Он походил на того, кем в действительности был: человеком, обезумевшим от собственного зла.

Он стал бить меня, но ему приходилось вести машину, поэтому его беспорядочные удары не часто попадали по моим ногами. А если и попадали, не слишком сильно, ему ведь приходилось тянуться, чтобы меня достать.

Боль в руке не утихала, а усиливалась. В одном отношении это было хорошо, потому что не давало мне отключиться и злило, а в другом отношении — плохо, потому что высасывало из меня энергию и силу воли. Я даже поймала себя на том, что хочу быть осторожнее с выздоравливающей рукой.

«Но какой смысл предохранять руку от перелома, если я скоро умру?» — мужественно спросила я себя и пнула с новой силой и яростью.