Анна Гаврилова: Приманка

Секунда, и в окружающем гомоне прозвучало рычащее:

— Беги!

Повторять не пришлось, я подчинилась сразу. Со всех ног бросилась к проулку, уводящему прочь. А там, за спиной, какое-то бешенство началось — шипение, приглушенные взрывы, звон стали…

Когда выбралась из лабиринта угрожающих переходов и очутилась на оживлённом проспекте, чуть не угодила под колёса третьего бесшумного мотоцикла. За третьим появился и четвёртый, и пятый, и даже шестой.

Все они промчались мимо — устремились туда, к месту драки. Только последний притормозил, и лишенный шлема немолодой байкер приказал:

— Жди здесь!

Я не ответила. А едва и этот мотоцикл скрылся в тёмном проулке, побежала дальше, сама не зная куда.

Окружающие люди, а их было довольно много, пугали; бесчисленные разноцветные огни ярко освещённого проспекта, внушали панику. От проезжавшей мимо полицейской машины я вообще шарахнулась — ведь эти, если узнают, сразу сообщат приёмным родителям, и тогда…

Нет, думать о последствиях не хотелось. Впрочем, я и не могла — мысли смешались, превратились в кашу. Лишь спустя минут пять бега, я сообразила, что нужно добраться до вокзала и сесть в поезд на Чиртинс. А чтобы очутиться на вокзале… в подземку, да?

Главным счастьем следующих нескольких часов стало то, что я умудрилась не потерять сумочку, в которой лежали деньги на дорогу. Если бы не это, я бы, наверное, просто сошла с ума.

Хотя и так чувствовала себя пациенткой психушки — ведь те мужчины… они не люди, верно? А самое жуткое заключалось в том, что меня чуть не сожрали. Ведь именно это они и собирались сделать?

Но почему не Вилли? Почему только меня?

В родном Чиртинсе я очутилась невероятно поздно, в три часа ночи. До дома добралась в половине четвёртого, а там… Во-первых, полицейская машина — Кара и Темор успели заявить о пропаже; во-вторых, сами приёмные родители…

Избежать встречи, как-то пробраться в свою спальню и подождать до утра было невозможно. Пришлось показаться инспекторам и опекунам.

Меня встретили с облегчением, которое продлилось не дольше секунды. Затем была стремительная и неодобрительная оценка внешнего вида, и неприязненное от Темора:

— Так я и знал.

Вопроса «что именно знал?» не возникло, зато появилось ощущение некой странности происходящего.

— То есть ты всё-таки решила вернуться? — насмешливо вопросила Кара.

Я не поняла, а Темор…

— Перед родителями Вилинии будешь извиняться сама. Лично!

— За что извиняться? — вновь не поняла я.

— За то, что подбила Вилли поехать в Сити, — ответила уже Кара. — И за то, что бросила её одну. И за то, что заставила пить алкоголь!

Не скажу, что Кара и Темор относились ко мне или к кому-то из приёмных детей плохо, но клянусь — окажись на моём месте кто-то из родных, разговор был бы иным. А так… единственным, кто поинтересовался моей версией событий, стал инспектор. Он же объяснил, что Вилли вернулась на полтора часа раньше и «всё» рассказала.

Мне оставалось два варианта: вспомнить, что Вилиния — лучшая подруга и проявить порядочность, или…

Я выбрала второе. Про нападение не упомянула — это грозило нескончаемыми нотациями, да и мало ли как опекуны среагируют? Зато в остальном говорила чистую правду: чья идея, как ехали, куда ходили и почему вернулись так поздно.

Впрочем, была ещё одна маленькая ложь — ответ на вопрос почему приехали в Чиртинс не вместе…

— Мы поссорились, — сказала я.

— Из-за чего? — уточнил полисмен.

Желания множить ложь не было, и я пожала плечами. А утром…

Мне пришлось пойти в дом к Вилли, чтобы отнести позаимствованную одежду и произнести слова извинения. Последнее далось очень нелегко, а причиной, по которой я всё-таки сказала, стали Кара и Темор.

Да, опекуны в мою версию не поверили и портить отношения с родителями Вилинии, которые были не последними людьми в городе, не пожелали. А ещё они сразу догадались, что я сама ни за что не извинюсь, и взялись сопроводить.

При этом Кара пригрозила поркой, а Темор смотрел так, что было ясно: не подчинюсь — будет хуже. После происшествия у клуба и предательства Вилли, моральных сил почти не осталось, я сдалась.

Низко опустив голову, я бормотала слова сожаления, а родители Вилли смотрели так, что в какой-то момент стало по-настоящему тошно. Я чувствовала себя униженной, однако этого оказалось мало — в финале моих извинений, к входной двери, у которой нас держали, ещё и Вилиния подошла.