Морин Джонсон: Имя Звезды

— Все будет хорошо, — сказал он, опуская ладонь мне на руку и слегка ее сжимая. — Все закончилось. Все позади.

Мои завывания привлекли внимание медсестры — она отдернула штору.

— Порядок? — осведомилась она.

— Вы ее можете как-нибудь успокоить? — спросил Стивен.

— Вы покончили со своими расспросами?

— Все закончено, — сказал он.

— Дозу ей ввели четыре часа назад, так что можно следующую. Дайте-ка.

Сестра вышла и тут же вернулась со шприцем. Впрыснула содержимое в трубку, тянувшуюся от капельницы. Я почувствовала, как по вене прошел холодок. Только глотнув еще воды, поперхнувшись и закашлявшись, я наконец превратилась в более или менее нормального человека.

— Скверная рана, — тихо сказала медсестра. — Надеюсь, вы поймаете этого негодника.

— Уже поймали, — утешил ее Стивен.

Через пару минут я почувствовала, что успокаиваюсь, очень хотелось закрыть глаза. Слезы все струились по лицу, но я примолкла. Стивен так и не снял ладонь с моей руки.

Тут я услышала, что дверь отворяется снова. Я подумала, что вернулась сестра, но тут Каллум поздоровался со Стивеном и спросил, как я. Я с усилием вытащила себя из вязкой трясины наркотического сна. Каллум толкал кресло, в котором сидела Бу. Едва они одолели порог, Бу перехватила инициативу, сама подкатилась к кровати и перепрыгнула на нее. Глаза у нее были совсем красные, лицо перемазано остатками косметики. Она схватила меня за руку.

— Я не думала, что ты выйдешь оттуда живой, — сказала она.

— А я тебя удивила, — ответила я.

— Когда тебя увезли, я добралась до туалета. Увидела зеркала и окна. Почувствовала запах. А Джо…

— Мне тоже ее очень жаль, — сказала я.

— Я сказала ей, где ты, — продолжала Бу, пытаясь унять дрожь в голосе. — Я видела, как она туда проникла. Такой уж она была по натуре, да?

Из глаз ее выкатились две тяжелые слезы. Мы помолчали в память о Джо. Каллум положил руку Бу на плечо. Мне кажется, он в тот момент думал, что он единственный из всех нас не пострадал. Стивен едва держится на ногах, Бу не в состоянии ходить, я валяюсь на больничной койке. И при этом ему, возможно, больнее всех.

— Терминус мы тоже нашли, — наконец проговорил Каллум. — Бу успела его выхватить, прежде чем его уволокли с другими вещественными доказательствами. Он больше не работает. Я пробовал. Дело не только в аккумуляторе. С ним что-то случилось.

Он порылся в кармане, достал оттуда бриллиант. Тот сделался каким-то тусклым, как перегоревшая лампочка.

— На один терминус меньше, — сказал Каллум. — Бедная Персефона.

— А где остальные? — спросил Стивен, протирая глаза. — Господи, а я и забыл…

Я тоже. Они ведь еще не знали самого страшного.

— Он выбросил их в реку, — сказала я.

Два крошечных бриллианта на дне Темзы. Один крошечный бриллиант, утративший блеск.

— Теперь нам конец, — тихо произнес Каллум.

— Вот и нет! — возразила Бу, снова усаживаясь в кресло. Оно чуть не откатилось в сторону, но Каллум успел его поймать.

— Без терминусов? — спросил он. — Какой от нас прок?

— Наш отряд существовал и до терминусов, — ответил Стивен. — Будет существовать и после. Потрошителя нет, а мы все живы.

Наркотик опять начал заползать в мои мысли, но теперь он был куда теплее и приятнее. Все вокруг словно замедлилось и слилось воедино. Трубки стали частью руки. Одеяло — частью моего тела. И все же мне кажется, это совсем не из-за наркотика. Я вдруг подумала, что теперь и я — часть этого «мы».

Когда я проснулась снова, был уже день. Было неуютно. Живот чесался.

— Ты все пыталась расчесать швы, — сказал кто-то. Знакомый голос, американский выговор.

Я открыла глаза и обнаружила, что Стивен, Каллум и Бу ушли. На их месте сидела мама.

— Ты все пыталась расчесать швы, — повторила она. Она держала меня за руку.

— А где остальные? — спросила я. — Ты их видела?

— Остальные? Кто, лапушка? Тут только мы. Приехали первым поездом. Сидим здесь с самого утра.

— А который сейчас час?

— Около двух часов дня.

Ужасно хотелось почесать живот. Мама перехватила мою руку.

— Папа пошел за кофе, — сказала она. — Ты, главное, не волнуйся. Он здесь. Мы теперь оба здесь.

Голос у мамы был такой… американский и южный. Мягкий. Совсем нездешний. Мама — это дом. А здесь — английская больница. Мама в нее не вписывалась.

Через пару минут пришел папа, притащил две дымящиеся кружки. На нем были обычные папины просторные джинсы и флисовая спортивная куртка. Мой папа никогда не показывается на люди в спортивной флисовой куртке. Вообще, оба они выглядели так, будто вскочили посреди ночи и напялили первое, что подвернулось под руку.