Ив Пауэрс: Перед смертью не надышишься

— У меня т-так кружится голова, и мне… мне так холодно…

Он склонился и прошептал ей в волосы:

— Тише, тише, не борись со мной.

Он крепче прижал к себе Шелби, и оказалось, что ее тело идеально подходило ему, легко приспосабливаясь к его изгибам и впадинам, удобно прижимаясь к широкой груди и крепким бедрам.

С ней явно было что-то не то.

Истерика норовила захлестнуть ее с головой, сердце неистово билось в груди, воздух обжигал горло и легкие. Она не могла дышать, не могла говорить, не могла думать.

— Пожалуйста. Умоляю…

Шелби понятия не имела, о чем просит, только чувствовала, что она в отчаянии, чувствовала себя… беспомощной.

Казалось, их ноги соприкасались везде, где только можно. На самом же деле его длинные крепкие ноги с обеих сторон поддерживали ее собственные, готовые подвести Шелби в любой момент. Когда она выгнулась в слабой попытке вырваться из его рук, что-то большое и твердое уперлось ей в живот. И она прекрасно знала, что это такое.

— Пожалуйста, мне…

Ее грудь тесно прижималась к его груди, а талия была словно приклеена к нему. Она продолжала бороться с холодом внутри себя и с руками, обнимавшими ее.

— Отпусти меня.

— Шшш. — Он еще сильнее обнял ее, и настойчивая твердая выпуклость вжалась в низ ее живота. Шелби чувствовала на лице его горячее дыхание, а потом ощутила легкое прикосновение его губ к своим. — Шшш.

Она вздохнула, и ее мышцы расслабились. С ним было так хорошо. Так хорошо… Леденящий холод продолжал наполнять ее, заставляя прижиматься к нему все теснее и теснее в поисках тепла. Ее грудь почти расплющилась об его, а сердце билось в бешеном ритме. Он стал еще теплее, и его кожа обжигала ее вдруг вспотевшие ладони.

Голос незнакомца превратился в чувственный горячий шепот:

— Освободись.

Его теплые губы накрыли ее губы, требуя и уговаривая их приоткрыться. Шелби дрожала, но ей каким-то образом удалось найти силы, чтобы лизнуть кончик его языка. Он на мгновение замер, потом издал глубокий грудной звук, и поцелуй стал глубже, требовательнее, когда его язык погрузился в ее рот. В тот миг, когда он погладил влажным горячим языком ее небо, бурлящее в нем тепло затопило ее.

Тело Шелби как будто заново обрело силу, оно пело, когда он целовал ее. Он не просто изучал ее. Сильные, требовательные движения языка будили в ней голод, отчаянное желание узнать, какой он на вкус.

Шелби еще никогда не испытывала такого отчаяния. Ей казалось, будто ее жизнь зависит от того, что происходит, будто она умрет, если он не будет ее целовать, попросту перестанет существовать, если она не будет целовать его в ответ и не возьмет то, что предлагал его рот, и даже больше.

Шелби не уступала ему в ненасытности, ее язык не знал стеснения, пока она лизала его, пила его. Он был сладким, согревающим, и ее тело, еще несколько секунд назад скованное холодом, не просто отогревалось, а явно вознамерилось растаять прямо здесь и сейчас. Руки Шелби прошлись верх по его рукам и схватили его за плечи, а затвердевшие соски терлись о его грудь. Он издал стон, не отрываясь от нее, и отголоски этого звука завибрировали где-то внутри нее.

Краем затуманенного сознания Шелби пыталась подсчитать, сколько шагов отделяют их от спальни, но ей казалось, что даже один шаг — это слишком много. Она хотела — нет, ей нужно было почувствовать его. Почувствовать, как этот сильный и нежный незнакомец, чьи поцелуи почему-то стали такими же важными, как следующий вдох, заполняет ее изнутри.

Не прерывая поцелуя, Шелби простонала ему в рот, ее рука скользнула по его шее и легла на затылок, а пальцы запутались в его волосах.

Он застыл, а потом так резко оторвался от нее, что Шелби даже моргнула, чтобы сфокусировать взгляд. Она чувствовала его тяжелое прерывистое дыхание у себя в волосах, а потом он прижался лбом к ее лбу и хриплым голосом тихо произнес:

— Иди в дом.

Шелби так и сделала. Она едва не споткнулась на пороге, быстро закрыла за собой дверь и прислонилась к ней спиной. Разум метался в диких попытках осознать, что только что произошло. С одной стороны, ей хотелось распахнуть дверь, затащить его в дом и разорвать на лоскутки его одежду, а с другой, она была в шоке от самой себя. От того, что сделала. От того, что все еще хотела сделать.

На улице Сикс спустился по ступеням, дошел до фонаря, прислонился к нему и сполз на тротуар, вытянув ноги.

Убить ее.

Это было так просто. Ему даже не нужно было прикасаться к ней, чтобы сделать это. Он собирал души последние сто двадцать лет. Ему нужно было только вытащить ее из тела. Для этого хватило бы одного взгляда, одного поцелуя или одного молчаливого приказа — заставить себя хотеть ее смерти больше, чем она сама хотела жить.