Лорен Оливер: Аннабель

Лорен Оливер - Аннабель

  Когда я была моложе, все лето шел снег. 

  Каждый день солнце поднималось в сером небе и скрывалось за его дымкой, по вечерам оно тонуло в оранжевом, как раскалённые угли, пламени. 

  А хлопья всё падают вниз и вниз. Не холодные, но обжигающие, как ветер приносящий запах гари. 

Каждый вечер мои родители усаживали нас, чтобы посмотреть новости. Все картинки были одинаковыми: аккуратно эвакуированные города, закрытые города, благодарные граждане машут из больших окон, блестящие автобусы, которые увозят в новое будущее, жизнь совершенного счастья. Жизнь без боли. 

- Видите?, - улыбаясь, говорила мама мне и моей сестре, Кэрол, - Мы живем в величайшей стране на Земле. Видите, как нам повезло? 

  И всё же пепел продолжает падать вниз. Запах смерти пришел через окно, пролез под дверь, впитался в наши ковры и шторы, и кричал ей ложь. 

  Возможно ли быть честным в обществе лжецов? Или ты тоже должен постоянно лгать? А если ты лжешь лжецу этот грех с тебя как-то снимается или прощается? 

  Этого рода вопросы я задаю себе сейчас, в эти тёмные, водянистые часы, когда день и ночь сменяют друг друга. Нет. Не правда. В течении дня приходят охранники, чтобы принести еду и забрать еду, а ночью другие стонут и кричат. Они счастливчики. Они те, кто верит, что звучание голоса может принести какую-то пользу. Остальные из нас научились жить в тишине. 

  Интересно, что сейчас делает Лина. Мне всегда интересно чем она занимается. И Рэйчел тоже. Они обе мои девочки, мои красивые девочки с большими глазами. Но о Рэйчел я беспокоюсь меньше. Она всегда была твёрже Лины. Более дерзкая, более упрямая, менее чувствительная. Даже как девочка, она пугала меня, жестокая, с огненными глазами, с характером, как у отца.  

  Но Лина... маленькая, милая Лена, с её клубком темных волос, с раскрасневшимися, пухлыми щечками. Она спасала пауков с тротуара, чтобы спасти им жизнь; тихая, задумчивая Лина, сладко сюсюкается, чтобы разбить сердце. Чтобы разбить мое сердце: моё дикое, не исцелённое, неустойчивое, непонятное сердце. Мне интересно так же ли её передние зубы перекрывают друг друга; так же ли она до сих пор иногда путает слова кренделёк и карандаш; растут ли её тонкие каштановые волосы длинными и прямыми, или они начали виться. 

  Мне интересно верит ли она в ложь, которую они ей говорят. И я тоже, потому, что теперь я лгунья. Я стала ею по необходимости. Я лгу, когда улыбаюсь и возвращаю пустой поднос.

Я лгу, когда прошу "Книгу Тссс", притворяясь раскаявшейся. 

Я лгу просто прибывая здесь, на моей раскладушке, в темноте. 

Скоро это закончится. Скоро я сбегу. 

И тогда лжи придет конец.

Когда я увидела отца Лины и Рейчел в первый раз, я знала: знала что выйду за него замуж, что буду в него влюблена. Знала что он никогда меня не полюбит, но я об этом не беспокоилась. 

  Представьте меня: семнадцатилетняя, тощая, напуганная. Одетая в слишком большую, потрепанную джинсовую куртку, которую я купила в дешевом магазине, и в вязаный вручную шарф, который даже близко не был достаточно теплым, чтобы защитить меня от холодного декабрьского ветра, который пришел с Чарльз Ривер, разбрасывая снег по сторонам, забирая у людей все цвета их одежды. Поэтому они шли улицами, белые как привидения, склонив головы. 

  Это был тот вечер, когда Миша взял меня с собой на встречу с кузеном друга его друга, Ровлзом, который управлял магазином по улице Девятой. 

  Такие магазины мы называли "темными центрами", которые распространились в течении десяти лет после принятия закона об Исцелении: Мозговые магазины. Некоторые из них кажутся, как минимум, наполовину законными, с комнатами ожиданий, похожими на приемные докторов и столами, чтобы прилечь. В других же, человек с ножом всегда был готовым забрать ваши деньги и оставить вам шрам, который, к счастью, выглядел достаточно правдоподобно. 

  Магазин Ровлза был именно таким. Низкая подвальная комната, выкрашенная в черный цвет, Бог знает зачем, провисший кожаный диван, небольшой телевизор, откидной деревянный стул, и обогреватель - все бы выглядело довольно мило, если бы не запах крови, несколько ведер и отделенная занавесом область, где он фактически и занимался своей работой.