Елена Белая - Дорога к себе [СИ]

***

Солнце клонилось к закату, заливая горизонт багрянцем и рождая причудливые тени на облаках. Без умолку трещали цыкады, почти перекрывая громкую перекличку певчих птиц в кронах высоких деревьев, которые, как молчаливые стражи со всех сторон обступили маленький зеленый островок.

На поляне, утопая в разноцветье трав, лежала девушка. В широко распахнутых в небо глазах, отражалась его безграничная синева и медленно плывущие облака, озаренные закатными лучами солнца.

И этой девушкой была я.

Я не чувствовала ничего, голова была пуста. Просто лежала, провожая глазами розоватые облачка. Спустя несколько минут, а может часов, ничем не занятая голова (видимо, застыдившись своего бездействия), попыталась понять. почему я тут лежу, когда должна открывать переход. В начале мысли не слушались меня, они расползались и никак не хотели думаться. Но я была настойчива. Мне удалось вспомнить как я дошла до этой поляны, как пыталась заговорить с Гранью. Вспомнила Женю, крик Райна и его отчаянные попытки поставить на мне защиту. Какая же я дура! И какие же они отличные психологи, так ловко сыграли на моих чувствах. Я даже восхитилась их злым гением. Вот так банально и просто взять и проткнуть ножом великую магиню, славную стахановку переходов. И сделать это руками моей самой близкой подруги. Как же трудно ей будет жить дальше после того как она убила меня.

Убила? Значит, меня больше никогда здесь не будет? Значит, все? С этого момента я окунулась с головой в водоворот отчаянья и воспоминаний, передо мной пролетела вся моя короткая и в общем-то никчемная жизнь. Было безумно жалко себя глупую, Женю, но больше всего было жалко моих родных. Как же они это перенесут, ведь у мамы сердце больное, да и папка в последнее время что-то сдал, все на ноги жалуется, никак до врача дойти не может. Мысли разрывали мою голову, терзали сердце и душу. Стало больно. Дьявольски больно, не человечески больно. В свой последний крик я вложила все мое короткое прошлое и так и не прожитое будущее, все свои мечты и мысли, радости и печали, всю себя. Мое протяжное и хриплое "Аааа!" взорвало лес и погрузило его в полную тишину на несколько долгих томительный минут. Меня не стало.

Я не видела как заискрило вокруг меня пространство, не слышала чужого такого же протяжного и пронизанного горем стона из уст мужчины, неведомо откуда возникшего рядом с моими телом. Не чувствовала как меня обхватили чьи-то крепкие руки, не ощущала покалывания чужой магии, бродившей по моим венам. Я плыла, плыла как те воздушные облака, подгоняемая только легким ветерком, еще не остывшим после погожего осеннего дня. Плыла, огибая стайки птиц, покидающих родные края вслед за уходящим летом. Я таяла и растворялась, я исчезала. Но ветерок, который так ласково подгонял меня раньше, вдруг, стал холодным и сердитым, он настойчиво не давал мне растечься по воздуху, с маниакальным упорством он вновь и вновь собирал меня в кучу, тормошил, щипал, толкал. Короче делал все, чтобы я не могла расслабиться. Я пыталась отмахнуться от него, уплыть, оттолкнуть, но ветерок вцепился в меня мертвой хваткой. Все мои усилия пропадали даром. И тогда я рассердилась, потемнела, заклубилась, во мне засверкали молнии, и я ударила, сверкнула, разрезав горизонт изломанной линией и раскатисто прогрохотала во след. И очнулась... уставившись в низкий беленый потолок, прямо надо мной затянутый маленькой паутинкой.

Закончив изучать переплетение тонких ниточек и многочисленные трещинки, оценила свое физическое состояние, запас магии был на нуле, но чувствовала я себя хорошо отдохнувшей и вполне здоровой. Рука невольно потянулась к ране под грудью, ощупала кожу под тонкой тканью, не больно. Неужели мне все приснилось?

� Глава 27.

Но разве могло мое изумление от отсутствия ранения сравниться с шоком, который я испытала увидев того, кто сидел в кресле в дальнем углу комнаты.

Он казался инородным телом в этой милой обстановке деревенского уюта: среди старой добротной деревянной мебели, среди множества расшитых салфеточек, занавесок, полотенец, среди запаха утренней сдобы и лесных трав, среди мирных звуков проснувшегося дома.

Темные отросшие волосы, в беспорядке свисавшие на лицо, словно их не единожды взлохматили нервною рукой. Напряженное аристократически бледное лицо, плотно сжатые тонкие губы. Длинные пальцы музыканта, так сильно сжимавшие ни в чем не повинные подлокотники кресла, что было видно их побелевшие костяшки. Человек, восседавший напротив меня, был не просто зол, он был в ярости. Она клокотала в нем, выплескивалась из белесых глаз, выходила наружу вместе с затрудненным дыханием, и была направленна именно на на ту единственную особь, находящуюся в комнате и изумленно таращившуюся на разъяренного мужчину.