Екатерина Коути - Страшный дар

Оглушенная собственным криком, мисс Брайт не слышит первый выстрел. Не целясь, она стреляет в подвижную пустоту, которая терзает обмякшее тело.

Если она и не попала, то хотя бы оцарапала. Протяжно заревев, призрак являет свою форму.

Это невероятных размеров бык.

И с него содрана шкура.

В другое время мисс Брайт, верно, вывернуло бы от вида воспаленно-красных мышц, под которыми вздымаются ребра, но в тот миг отвращение от нее неотделимо. А как можно реагировать на то, что стало частью тебя?

Она стреляет несколько раз подряд, и продолжает палить, даже когда призрак, задрожав, исчезает, а истерзанное тело с глухим стуком падает на траву.

Мисс Брайт отбрасывает ружье и опускается на колени, призывая забвение. Китовый ус корсета немилосердно давит на живот, но потерять сознание так и не удается. Ее крепкие нервы, не то что у других барышень, сыграли с ней злую шутку.

Краем глаза она замечает, что рыцарь-эльф, припадая на левую ногу, подходит к телу. Она не смеет обернуться, даже когда слышит ровный голос:

– Подойди сюда.

– Нет.

Она не может и не должна увидеть это снова!

– Подойди. Я прошу тебя.

Несколько тягучих минут спустя она встает и, путаясь в юбках, промокая лицо вуалью, бредет к нему.

Но что за наваждение?

Его милость почивает, подложив руку под голову. Ни крови на полном подбородке, ни царапины, ни прорехи на безупречно чистом сюртуке. Щеки разрумянились, волосы прилипли к вспотевшим вискам. Кажется, что его сморил зной, и он прилег отдохнуть в тенечке.

– Совсем как живой! – вырывается у нее, прежде чем она понимает, что все это может значить.

– Правда? Хорошо, если так.

На губах молодого человека появляется улыбка, в которой жизни меньше, чем в могильной плите.

Он только что принял решение, и мисс Брайт даже знает какое.

Он решил ее предать.

А через три месяца после сих печальных событий Агнесс Тревельян явился дух отца.

И призрака она увидела не в первый раз.

Первый явился к ней в шесть лет.

Произошло это так: они с мамой припозднились на ярмарке и возвращались уже затемно. На маме было серое шерстяное платье с длинным белым передником, который удачно скрывал свежую заплатку на подоле – когда мама помешивала еду в котелке, из очага вылетел уголек и прожег ткань.

Изможденное, но все еще миловидное лицо было надменным и чуточку обиженным. Мама словно заранее ожидала насмешки и готовилась дать кому-то отпор. Именно с таким выражением лица она занималась работой, какую обычно поручают прислуге, – подметала крыльцо, стирала или, как сейчас, тащила корзину с покупками.

Агнесс семенила рядышком и сосредоточенно лакомилась имбирным пряником – петушком в золоченых штанах. Лакомства перепадали ей редко, и девочка дожидалась, пока каждая крошка растворится на языке, прежде чем отгрызть еще кусочек. Время от времени Агнесс поглядывала на пожилую крестьянку, ковылявшую впереди. Из ее корзины высунулся гусак и крутил головой на длинной гибкой шее. Агнесс подумывала о том, чтобы и его угостить, но опасалась, что гусь ущипнет ее за ладонь.

Дорога в ланкаширский городишко, где отец Агнесс искал место переписчика, петляла мимо пруда с метким прозвищем Смрадный. В него сливали отходы свечной завод и кожевенная мастерская. Если золотарям не удавалось сбыть свой «товар» крестьянам для удобрений, бочки они опорожняли сюда же. Горожане тоже не оставались в стороне и вытряхивали в пруд каминную золу. К берегу прибивало гнилые овощи и дохлых кошек, а порою и что-нибудь похуже. В летнюю жару зловоние сбивало с ног.

Лягушки в пруду не водились, комары дохли над ним на лету, поэтому окрест Смрадного пруда всегда стояла мертвая тишина. Неудивительно, что и мама Агнесс, и старушка с гусем замерли как вкопанные, когда у пруда послышался крик. Был он не звонким, а каким-то булькающим, как если бы кто-то заплакал, набрав в рот воды. Даже гусак спрятал голову под крыло, притворяясь спящим.

– Выпь, – поспешно заявила мама.

– Не-ет, мэм, то пинкет надрывается, – обернулась крестьянка.

– Кто? – Агнесс приподнялась на цыпочки, разглядывая водную гладь, над которой собиралась дымка.

– Младенчик мертвый. Какая-то гулящая утопила, а нам мучайся. Уж которую неделю пищит, спасу от него нет.

– Не пугай моего ребенка, любезная, – одернула ее мама. – Всего лишь болотная птица.

Но Агнесс не испугалась, просто задумалась. С одной стороны, родителям нужно повиноваться. Так было написано в ее букваре, а в книгах абы что не напишут.