Синтия Хэнд: Радиант

У Клары снова видения.

Сегодня четвертое июля. Если бы мы были в Вайоминге, мы бы праздновали, ели арбуз и смотрели фейерверк в Джексон Холл, потешаясь над туристами. Вместо этого мы в Риме, уплетаем бабушкины печально известные спагетти вместе со всем кланом Зербино, мои дяди и тети, кузены и кузины сгрудились плечом к плечу вокруг стола. Мы – Зербино – шумные ребята. Почти несносные. Тетки сплетничают о женщине, которая живет по соседству, и, если верить им на слово, состоит в серьезных отношениях с тремя парнями, которые друг о друге и не подозревают. Они болтают об этом так громко, что я уверена, та самая соседка прекрасно их слышит. Через стол я смотрю на Клару, мол, можешь поверить, что я имею отношение к этим людям? Но ее глаза абсолютно пусты. Я задаю ей вопросы, но она не отвечает. Она не слышит меня.

Она смотрит в будущее.

Делает ли меня плохой то, что мне кажется забавным, как она таращится в пустоту и одинокая полоска от спагетти, отпечатавшаяся у нее на подбородке?

Вдруг вилка выпадает из ее руки, громко звякая по столу, и моя родня замечает, что Клара больше не с нами. Кто-то спрашивает, все ли у нее в порядке. Кто-то прикасается к ее плечу, осторожно трясет его. Она не отвечает. Комната взрывается от неистового итальянского. Мой дядя Альберто, сидящий рядом с ней, начинает стучать ей по спине. Сильно. Моя кузина Белла кричит что-то об аллергической реакции и скорой. А Клара просто сидит, опершись о стол, ее лицо всего в нескольких дюймах от тарелки. Отрешенная.

По моим подсчетам, осталось секунды две до того, как они додумаются испытать на ней прием Хаймлиха[1].

- Она не в шоке! – Ору я на итальянском своему дяде. – Оставь ее в покое! Ты ее покалечишь!

Он продолжает долбить ее по спине.

- Перестань, Альберто, хватит! – приказывает Нонна.

Он останавливается. Нонну слушаются все и всегда.

Вдруг Клара глубоко вдыхает и садится. Несколько раз она моргает, не понимая, где она и как здесь оказалась. У нее взгляд только что проснувшегося человека, все за столом встревожено смотрят на нее.

- Простите, - бормочет она, ее лицо приобретает красноватый оттенок. Она прочищает горло, и пытается заправить волосы за уши, и, прежде чем она успевает снова сложить руки на коленях, я замечаю, что ее рука дрожит. – Со мной все в порядке. Извините.

На нее пялятся еще сильнее. Затем Белла говорит: - Как вы думаете, что с ней? – и все начинают говорить, что у нее могло бы какое-нибудь медицинское отклонение, возможно, нарколепсия, что по-итальянски звучит забавно, narcolessia. Они переходят к тому, какая Клара странная, даже для американки. Причина может быть в том, что она вне себя от горя, потому что несколько недель назад умерла ее мать. Или потому что ее брат – преступник, который пропал – откуда они это знают, недоумеваю я. Они что, подслушивали ее телефонный разговор, когда она звонила Билли и спрашивала про Джеффри? Или, рассуждают они, у нее могут быть проблемы с наркотиками.

 Они не думают, что она может понять, о чем они говорят. Но она, конечно, понимает. Она понимает любой язык на земле. Я встречаюсь с ней глазами через стол и пытаюсь послать ей понимающую улыбку. Да, иногда быть кровным ангелом просто отстой, зато всегда есть над чем посмеяться, так ведь?

Она не отвечает на улыбку. Пробормотав что-то неразборчивое, она выходит из-за стола. Я пользуюсь моментом, чтобы объяснить своей семье, что (а) Клара не употребляет наркотики, и (b) ей не нужно к врачу. Я делаю упор на горе и все объясняю этим.

- У Клары сейчас трудный период, - говорю я. И это правда.

Я нахожу ее у маленькой раковины в нашей ванной, яростно шоркающей, пытающуюся оттереть соус от спагетти со своей белой футболки.

- Итак, - я прислоняюсь к косяку. – Новое видение.

- Угу. - Шорк Шорк. Шорк.

- Что на этот раз? – спрашиваю я.

Она продолжает тереть, но пятно не отходит; оно только увеличивается. – Пока не много. Темнота. Неприятное чувство.

Конечно, это не все, просто она не говорит. Клара постоянно о чем-то умалчивает.

- Ой, какое забавное видение, - говорю я.

Она издает невеселый смешок. – Да уж. Веселое время рулит.

 Мои видения никогда такими не были. Несколько раз я замирала так же, как она сегодня, но это никогда не длилось так долго. Когда такое случается со мной, это похоже на вспышки, поток картинок, которые шквалом обрушиваются на меня, одна за другой, всегда одно и то же: длинная дорожка, выложенная лиловыми и коричневыми камнями, ведущая на широкую открытую площадку, пальмы, припаркованные машины, велосипеды проносятся мимо со свистом, солнце высоко над головой. Затем пять выложенных ступенек, ведущих во что-то, напоминающее задний двор, обрамленный бесконечными арками, а за ними вдали двор. Красные цветы. Вспышки темных фигур, стоящих в кругу.