У меня с собой был тяжелый чемодан с редкими книгами. Я купил их в Ленинграде у одного дантиста, который намылился уехать в Израиль и поэтому распродавал все. Он не верил в будущее страны и боялся погромов. Он решил бросить все, чтобы его дети росли на свободе, в сытости и безопасности. И за это его не стоит осуждать, ибо у него имелись основания для беспокойства. Внешность его, и у детей тоже, была, что называется, ярко выраженной. Как говаривала моя покойная жена, «такая внешность — пособие для антисемитов». Дантист продавал книжки за бешеные деньги, но, хоть спасибо, за советские. Поскольку рубли уже не деньги, а книжки, наоборот, еще книжки, я без сожаления отдал за них все, что заработал в Ленинграде творческими встречами. Казалось, гонорары мне платили немыслимые, но это только казалось до первой же встречи с жизнью.
Носильщик, на тележке которого было выбито, что цена одного места стоит 30 копеек, заломил 30 рублей. Мне уже за шестьдесят, и врач запретил таскать тяжести. Я попробовал поторговаться, но носильщик понимал, что имеет дело с вшивым интеллигентом. Пришлось покориться. Носильщик повез мой многопудовый чемодан по перрону, ловко объезжая пассажиров и группки спецназовцев с автоматами. Видно, солдаты несли караул на вокзале. Среди пассажиров «Стрелы» было немало знакомых, и я все время с кем-то раскланивался. Внезапно я встретился глазами с молодой цыганкой. У нее на руках хныкала запаршивевшая девчушка лет двух. В конце перрона на тюках и чемоданах жил целый табор. Мне показалось, что там даже горел костер, на котором в котелке что-то варилось.
Недаром говорят, что не надо смотреть цыганам в глаза. Через секунду цыганка уже вертелась около меня.
— Шеф, дай Бог тебе здоровья… Видишь, дочка у меня больная… Позолоти ручку, сделай доброе дело…
Пока я доставал кошелек, ко мне подскочила еще одна цыганка, чуть постарше, с тяжелым, но красивым и значительным лицом. Не успел я раскрыть бумажник, как красненькая десятка мгновенно перекочевала в руки молодой мамаши:
— Спасибо, начальник, душа у тебя хорошая!.. Зачтется тебе!..
Я попытался было пуститься вдогонку за носильщиком, но другая цыганка властно схватила меня за руку.
— Давай погадаю тебе, молодец, все поведаю… И про прошлое, и про то, что ожидает тебя. Не скупись, супермен ты мой ненаглядный…
Я заметил, что цыганки взяли на вооружение вместо старинных слов «барин», «красавец» новые, современные.
И не успел я очухаться, как красотка-гадалка с ловкостью необыкновенной выхватила из моих рук двадцатипятирублевую купюру.
— Эй-эй! — только и сумел воскликнуть я.
Но цыганка воспаленными глазами, в которых сверкало что-то колдовское, уже изучала линии моей ладони.
Я оглянулся: носильщик с моим чемоданом скрывался в привокзальной толпе. Я попытался вырваться, но предсказательница держала меня мертвой хваткой.
— Было у тебя две жены, с одной развелся, другая померла… Дочь у тебя есть от первого брака… Внучка трехлетняя…
Цыганка говорила правду, но я не очень-то изумился. Все-таки человеком был достаточно известным, несколько лет вел по телевидению популярную литературную передачу, многие меня узнавали в лицо. Обо всем этом цыганка могла иметь представление.
— Ждет тебя встреча с незнакомой женщиной…
— Женщина, конечно, красивая и молодая? — с иронией поинтересовался я. — Вроде тебя?
Действительно, глядя на ее смуглую, дьявольскую, восточную красоту, можно было понять предков, которые из-за цыганок пускались во все тяжкие.
— Зря насмешничаешь, — хриплым голосом сказала гадалка. Вдруг посмотрела на меня нежно, улыбнулась. Лицо ее преобразилось и стало домашним, притягательным. — Был бы ты помоложе, да позвал бы меня, я бы… — Потом она снова перешла на профессиональный тон пророчицы: — Женщина будет молодая и красивая. Любовь у вас вспыхнет, но недолго продлится… Потому что…
Тут цыганка вдруг нахмурилась и замолчала.
— Продолжай, — сказал я и еще раз попытался обнаружить своего носильщика, но тщетно. Он исчез.
— Не стоит, барин. Тут что-то невнятное. Ступай своей дорогой. Не вышло у меня с тобой гадания…
Я уставился в ее бездонные глаза. Цыганка уклончиво отвела взгляд.
— Говорить не хочешь? Что-то неприятное разглядела?
— Не пытай, ясный сокол. Зачем тебе знать? — Голос у гадалки, несмотря на хрипотцу, был грудной, низкий, таинственный.
Я поневоле забеспокоился.
— Что на роду написано, того не миновать, — настаивал я. — Не скрывай. Но ведунья отпустила мою ладонь и хотела отойти. Тогда я схватил ее за локоть.
Читать дальше