Али: Случай в Варфоломеевскую ночь

В эту ночь спать было просто безрассудно. Тревожно здесь было всегда, мусульманин-чернокнижник среди неверных собак не может чувствовать себя спокойно, но предстоящая ночь была особенной. Убийство Колиньи, эти взгляды папистов, провожающие любого, кто не принадлежит к ним, злобный шепот за спиной…

Я стоял у окна, когда раздался набат и стали слышны крики. Сжимая и разжимая рукоять сабли я вглядывался в наступающие сумерки. Кто-то пробежал в белом, за ним с криками пробежали еще, раздался визг и вслед за ним пьяный гогот. На улице как-то вдруг появилось много народа- начиналась бойня.

Резко повернувшись к двум своим мюридам, я сказал:

— Абдулла и Саид, наша жизнь в руках Аллаха, но мы дорого отдадим жизнь во славу его, готовы ли вы?

— Готовы господин, пистолеты заряжены, сабли наши только и ждут крови этих собак папистов.

— Хорошо, хозяин гостиницы папист, начнем с него и будем держать оборону у дверей. Спустимся вниз друзья мои.

Неслышно ступая, держа наготове сабли и пистолеты, мы спустились вниз в трактир.

Трактирщик был совершенно пьян.

— А эмир, присоединяйся к нам, мы сегодня пьем кровь гугенотов.

В руках этой свиньи был ржавый меч и на нем была кровь. Приглядевшись я увидел, что он и стоит в крови — стоит над трупом своего соседа, лежащего широко раскинув ноги, с широкой раной на спине.

Я знал мертвеца, это был еще не старый человек, но уже ригорист, знаток Библии и Аристотеля, мы с ним часто спорили и я бывал у него дома.

У него были две приемные дочери, вернее, дочери его покойного брата, они всегда участвовали в наших беседах, старшая, Элен, обладала острым независимым умом, ей было двадцать пять, она была крупным знатоком еврейских текстов, пятнадцатилетняя Жанна больше жадно слушала, вставляя иногда уместные замечания.

Его можно было бы назвать и достойным человеком, если это вообще можно сказать про неверную собаку, но он, на мой взгляд, был излишне строг к своим подопечным: бедные платья, молитвы, бесконечные посты. Если говорить прямо, то он был излишне жесток и скуп. Но он уже был…

— Он думал, что честный лигист ему поможет, ха! Притащил своих голодных блядей, вот мы и позабавимся.

Трактирщик осовело посмотрел в угол. Там, неподвижные, как изваяния на Нотр Дам, стояли девушки.

— Щас придут соседи, мясник и сапожник, ик, ну мы щас блядей растелим, пройдемся, а уж потом вставим им в пизды колы, вырежем матки. Бляди гугенотские, попробуете наших хуев во все дырки перед смертью!

Он покачнулся и поставил ногу на голову трупа.

— Щасс…

Моя сабля сверкнула, и он, хрипя и обливаясь кровью, упал рядом со своей жертвой.

— Тихо! — я задавил начинающийся шум у женщин и на носках подбежал к двери — там приближались.

Пушечным ударом дверь отворилась.

— Хде бляди! — в комнату, крутясь юлой, заскочил боров-мясник с уже приспущенными штанами. Сразу за ним, в грязном колпаке и с алебардой, головой вперед, ввалился совершенно пьяный сапожник.

Мы втроем с Абдуллой и Саидом лишь по паре раз тягуче взмахнули саблями, и все было кончено. Вкусно запахло парной кровью и стало тихо, лишь в углу рвало младшую из девушек. На улице крики сместились дальше.

Я приказал:

— Стойте на страже, если их будет много стреляйте, я спущусь. Но одиночек рубите без звука, запускайте и рубите.

Подойдя к женщинам я сказал:

— За мной, наверх, быстро!

Они косясь на трупы, семеня, начали подниматься по лестнице.

В комнате я задернул шторы, зажег несколько свечей и повернулся к девицам, крепко держащимся за руки.

— Есть ли у вас родственники или друзья, которым вы можете довериться?

— Нет, у нас никого нет, — отвечала Элен.

— Тогда у меня для вас есть два пути, первый — я быстро и безболезненно вас убиваю, второй — я беру вас обеих в жены и вы едете со мной в Африку и дальше в Аравию и… Шамбалу. Решайте, только быстро.

— Как в жены? Кто вы такой, чтобы решать за нас? Почему вы нас просто не оставите в покое?

— Я не оставлю достойных и образованных женщин на растерзание толпе скотов, и лучше я убью вас. Если же я буду отвечать за вас, то слушаться вы должны меня беспрекословно. А это возможно только тогда, когда я буду хозяином над вашими телами и душами. Любое мое слово для вас должно быть законом.

— Я готова умереть, но моя сестра…

— Я не хочу, не хочу, не хочу!! — Жанна вцепилась в сестру и стала ее трясти.

— Если ты хочешь, чтобы твоя сестра осталась живой, соглашайся и ты, — меня забавляла «трагичность» сцены, но больше я прислушивался к улице. — Или обе, или ни одной. Решайтесь.