Алиса Клевер - Журавль в небе

— Она всегда была такой, это еще не самый тяжелый случай, — рассмеялась я, пытаясь пригладить рукой свои растрепанные волосы. Сережа кивнул и немного расслабился. Минутная передышка. Я гуляю по Парижу со своим парнем. Да, он чуть не поймал меня на измене, но не поймал. Курортный роман — вот что это было. Курортные романы случаются со многими. И не важно, что ничего подобного никогда не случалось со мной. К тому же я не на курорте. Я тут, чтобы помочь моей беспомощной знаменитой матери, даже если помочь ей невозможно, если только не изобрести машину времени.

— Ничего себе! — услышала я Сережин голос.

— Что? — я развернулась и посмотрела на него с раздражением. Он отстал.

— Нет, ничего. Просто…ты то плетешься, как будто я тебя на расстрел тащу, то бежишь, как на марафоне.

— Так ты же голоден, как черт, разве нет?! — возмутилась я, не желая обсуждать свои поступки. Опасная почва, ненадежная. Сережа кивнул, огляделся и двинулся вперед, по-прежнему держа меня за руку. Что за дурацкая потребность — ходить, держась за руки? Может быть, чтобы уж ни у кого не осталось никаких сомнений, стоит повесить объявление нам на спины, из серии «мы живем вместе уже два года, у нас все серьезно».

Мы нашли недорогое кафе, меню которого было выставлено на улице, и я принялась переводить Сереже, что именно тут подают. Он не хотел ни лукового супа, ни багета с оливковым маслом, ни рыбы, запеченной со шпинатом. Я могла поклясться, что он бы с куда большим удовольствием поел в местном Макдональдсе, коих тут тоже хватало, но я, из чистой вредности, отказалась двигаться дальше.

— Раз уж мы в Париже, ты не будешь питаться гамбургерами, а станешь пробовать новые блюда.

— Я не уверен, что хочу пробовать лягушек, — фыркнул Сережа. — И моллюсков. И этих — склизких — которые устрицы. Может, они и деликатес, но я не вижу смысла платить бешеные деньги, чтобы пробовать сопли.

— Тут не подают устриц, — рассмеялась я. — Тут нормальная домашняя еда. Мясо. Суп. Фасолевый салат. Куриный бульон.

— Да ты что! — деланно изумился Сережа. — Вот о курином бульоне я только и мечтал, когда сбегал из Финляндии. Нет, даже раньше, еще на работе! Каждый раз, когда я налаживал сеть, я мечтал именно об этом. Попробовать куриный бульон.

— Не простой бульон, а консоме.

— Хренсоме! — снова фыркнул он, переступая порог кафе с таким видом, словно я его смертельно оскорбила. Сережа работает системным администратором в крупной фирме, поставляющей интернет в московские дома, любит играть по выходным в футбол, рыбалку, гамбургеры и меня. С ним было спокойно и просто, и я вполне могла представить нас ругающимися из-за того, какой телевизор покупать, лет через пять — в нашем совместном будущем. Могла представить наших детей, летние выходные за городом, в палатках, и то, какими неудобными, нелепыми были бы наши семейные обеды в роскошной квартире моей мамы — с ее фруктовыми диетами, вычурной мебелью, которую нельзя трогать, с ее молодым любовником, певцом Кузьмой, и с ее перешитым на новый лад лицом. Одной мысли о том, как мои дети будут портить ее мебель, было почти достаточно, чтобы я всерьез захотела этого будущего. Все это было до того, как я встретила Андре, но я надеялась, я тешила себя идеей, что все будет еще как прежде — потом, когда мы покинем Париж.

Ведь мы покинем его — рано или поздно. Разве нет?

Мама позвонила, когда мы доедали десерт, и Сережа возмущался, какими микроскопическими дозами тут подают сладкое, но, правда, к качеству еды претензий не имел. Еще бы, парижские тортики и правда были восхитительны. Почти наркотик. Мама была уже в отеле и возмущалась тому, какой бедлам я устроила в номере — ни одной горничной с таким не справиться. Спросила, что за стопка бумаг возвышается на полу рядом с креслом. Эти бумаги я так и оставила там — не переведя ни слова. Моя работа. Моя жизнь. Я все поставила на паузу, вообще забыв, что есть что-то, кроме палящего солнца, синего неба и Андре.

Андре.

— Когда вас ждать? — спросила мама, и Сережа отрицательно мотнул головой.

— Мы пока погуляем, — неопределенно ответила я, и он радостно кивнул. Одно дело — провести ночь на коврике, и совсем другое — проторчать в номере весь вечер. — Я хочу показать Сереже вечерний Париж.

— Ты уверена, что он сможет его оценить? — спросила мама. — Впрочем, ты права. Все эти огни, подсветка Эйфелевой башни производят впечатление на кого угодно. Иллюминация всегда радует толпу.

— Спасибо, мама. Ты зарядила нас позитивом, — улыбнулась я в трубку. — Как ты себя чувствуешь? Что говорят врачи? Когда операция?