Ариана Селеста - Проклятье Ван Гога

— Это было очень давно, Еванджелин, — уклончиво ответил Кейн. Ева посмотрела на него из-под полуопущенных ресниц. Что-то вспыхнуло внутри него, то, как она на него смотрела, заставляло желать её. Кейну следовало бы лучше управляться со своими похотливыми мыслями, тем более, когда это касалось дочки Палача. Этого ему не следовало забывать. Никогда!

Кейн погрузился в воспоминаниях о событиях того вечера, когда он в первый и последний раз повстречал Еву. Ему было тринадцать, и это было первое убийство, которое он увидел. После этого он убивал много раз, если в этом была жесткая необходимость, но именно глаза той женщины и плач маленькой Евы он не мог забыть до сих пор. Он вспомнил, как его отец направил дуло пистолета на Фреда Альда, отца Евы, которого все называли Палачом, вспомнил, как громко кричала Ева на руках матери.

В тот день Кейн умолял отца не делать этого и встал между ними. Отец пригрозил, что если Кейн не уберётся с дороги и будет вести себя как малолетняя шлюха, он снесет ему голову той самой пулей, которой собирался убить Палача. Кейн не уступил и словно парализованный страхом стоял перед дулом пистолета, предназначенного отнять жизни не только Фреда, но и его жены, держащей маленького ребёнка. Словно в замедленной съёмке он увидел, как палец отца начал нажимать на курок, и рывком бросившись вперёд, ударил рукой по пистолету…

Прозвучал выстрел. Пуля, предназначавшаяся Палачу, прошла по касательной, отстрелив часть уха Кейна, вошла в Еву и попала в сердце женщины. На мгновение мальчик оглох и ослеп. Он упал на колени, в глазах потемнело. Очнулся он уже в доме отца в Малибу. До сих пор он даже не знал, осталась ли девочка жива, и сейчас, когда он смотрел в её глаза, он испытывал смесь чувства облегчения, вины за то, что произошло и, одновременно, необъяснимое страстное влечение.

Тогда она была всего лишь ребенком. Сейчас этот ребенок превратился в красивую девушку. Он мог видеть это по тому, как платье облегало её идеальную грудь, по округлостям её девичьих бёдер и по практически неприкрытым длинным стройным ногам. Если бы он был её отцом, то ни за что не разрешил бы ей надеть такое платье.

— Чем вы занимаетесь? — спросила Ева, вырывая его из потока мыслей.

Ева. Её голос звучал как колокольчик. Она выглядела как ангел с черными, словно огромные куски полированного агата, глазами, пухлыми небольшими губами и светлыми волосами, собранными в длинную косу. По бокам у висков выбивались маленькие колечки белокурых кудряшек.

— Я художник, — ответил он с улыбкой. Улыбка была тем, что удавалось увидеть на его лице реже всего, но именно Еве он дарил её искренне.

Взгляд девушки вспыхнул, но всё же она недоверчиво прищурилась, всматриваясь в него. Слово «художник» производило одинаково неизгладимое впечатление на всех женщин. Кейн усмехнулся с некоторой горечью. Если бы она только знала. Он был одним из самых опасных людей не только в Америке. Его имя пугало людей по всему свету. И ничего из того, что он имел, он не хотел. Разве что свой черный, до блеска начищенный Бентли и дом на берегу океана. Ему нравилось рисовать, это была страсть его жизни, но ещё больше ему нравилось создавать новые миры, свои собственные, и жить в них.

Но судьба распорядилась иначе. Кейн был единственным сыном Вилла Реймура. А Вилл был единственным в своём роде ублюдком. За всю свою жизнь Кейн не услышал от отца ни одного доброго слова. Когда его нашли с простреленной головой и вырезанным сердцем у себя в кабинете, Кейн почувствовал облегчение. В тот день жизнь Кейна кардинально изменилась. Он встал во главе одного из самых влиятельных мафиозных кланов. И именно это он ненавидел больше всего… Мягкий голос Евы вернул его к реальности.

— Художник? — переспросила я. У Кейна были красивые руки с проступающей сеткой вен, длинные и сильные пальцы и идеальные ногти. Мне казалось, что руки художника должны быть шершавыми и запачканными краской.

— Ван Гог?! — прорычал рядом с нами голос Пола. Казалось, звуки волшебной музыки, под которую мы танцевали, рассыпались на миллионы осколков. Я резко повернулась в его сторону. Лицо Пола было красным, разъярённым, — какого хера ты здесь делаешь? — прокричал он.

Я смотрела на Пола Паркера, но не узнавала его. Звериный оскал стёр весь лоск с его холеной морды. Кейн напрягся всем телом. Плечи его превратились в камень. Танцевавшие рядом с нами пары начали оборачиваться.

— Паркер, ты разве не видишь, что я танцую с девушкой? — нарочито беззаботно улыбнулся Кейн, — но его улыбка была опасной, а взгляд — убийственно спокойным.