Лана Ланитова - Глаша

– И что?

– А ничего… Все дивятся: он с этим турком день и ночь вместе. По театрам его таскает, на ярманки возит, одевает, наряжает, охоту на зайцев и лис устраивает.

– Так, что тут такого? Верно – это его товарищ, какой. Может, учились вместе?

– Не все так просто…

– А чего же еще?

– Сдается мне: здесь что-то другое. Малаша сказывала, а ей Лушка поведала, а той каналье передал Игнат: барин, мол, дает всем полюбовницам деревенским временную отставку. Устал, говорит, он с вами греховодничать. Мудя, мол, отдых требуют, поистерлись шибко. А вы без него не скучайте – ждите, когда позовет. И чтобы блюли себя, как подобает. Узнаю если, что кувыркались с кем – вмиг со свету сживу. Вот, ненасытная Лушка и жаловалась, что время идет, а барин все никак не отдохнул…

– А может, и правда – надоело ему греховодничать? Решил за ум взяться. Возможно, маменька его образумила?

– Ты сама-то веришь этому? Скорее земля разверзнется, чем барин наш развратничать перестанет. То – ему пятерых баб за ночь мало, а то – вдруг завязал шнурочек на одном месте. Не верю я в эту брехню.

– А зачем тогда он любовниц от себя устранил?

– Раз, своих устранил – значит на другое виды имеет. Ты думаешь, отчего он столько времени с парнем проводит?

– Так, он ведь мужеского пола. Не женщина ведь, переодетая?

– Не женщина, вроде. А помнишь, я тебе когда-то в лесу еще летом рассказывала о страшном грехе Содомском?

– Таня, ты думаешь, он с ним живет как муж с женой? – удивленно спросила Глаша.

– Угу… Как мы с тобой…

– Ну, ведь, мы же – другое дело. Мы ласкаемся от скуки. У нас же и фаллосов-то нет.

– Это ты – от скуки. А я тебя люблю. И мужчины мне теперь противны.

– Опять, ты, обиделась… Я все время не то говорю.

– Что говоришь, то и говоришь. Насильно милой не будешь. Хоть, одна ночь – да моя.

Как не странно – то, на что намекала Татьяна, то, для чего Владимир приобрел юного кастрата, то, что рисовало его извращенное воображение, наяву никак не происходило. Махнев проводил с Шафаком дни и ночи, присматривался, привыкал к необычному поведению этого экзотического смуглого юноши. Вечерами Шафак вслух читал стихи или пел на итальянском и турецком языках, иногда танцевал. Владимир наслаждался его грудным сопрано, привлекали и гибкие плавные линии стройного тела, когда Шафак полуобнаженный (на нем лишь были легкие, шелковые шаровары) танцевал перед ним. Этот восточный танец начинался, как правило, с плавных движений, после темп ускорялся, доводя гибкое, смуглое тело юноши почти до судорог. Шафак поражал барина своей экзальтированностью и бешеным темпераментом, который был виден в каждом движении тонких рук и ног. Глаза юноши темнели, как море в сильный шторм, влажные губы наливались и краснели, словно кораллы, дыхание становилось порывистым.

В ту ночь Владимир позвал Шафака в баню. Они остались вдвоем. Игнат, как и все любовницы, на время был отправлен в отставку. Даже верный сотоварищ не был допущен к подробной демонстрации приобретенного «турецкого чуда». Мари тоже давно покинула поместье Махневых. Он не хотел ни с кем делить своего прекрасного мальчика. Слишком он был дорог его сердцу, слишком волновалась его душа при виде голубых глаз и шелковых волос этого посланника других миров. Он настолько полюбил юношу, что не чувствовал привычного похотливого зова при виде смуглого полуобнаженного тела.

Ярко горели свечи, в печи потрескивал огонь. Владимир курил опиум и смотрел на танец Шафака. Внезапно танец прервался, скрестив ладони на худенькой груди, Шафак медленно опустился на колени. Голова упала на грудь, плечи задрожали, послышался жалобный детский плачь.

– Шафак, солнце мое. Ты плачешь? – удивленно спросил Владимир. – Что с тобой? Тебе плохо? Иди, ко мне.

Юноша подошел к кровати, упал на колени и зарыдал еще громче. Кальян был отставлен в сторону, Владимир встал на ноги, сильные руки подняли Шафака с полу и усадили на кровать.

– Почему, ты, плачешь? За одну твою слезу я готов убить десятерых человек. Скажи, в чем дело? – Владимир с трудом отнял мокрые ладошки от заплаканного лица мальчика и поцеловал его в смуглый лоб. Затем, пальцы смахнули слезы с длинных ресниц, вытерли щечки, оправили темные локоны. Юноша замер от ласковых прикосновений барина. Его глаза с вызовом и обожанием смотрели в лицо своего господина. Владимир почувствовал сильное волнение, но отодвинулся от Шафака.

– Так, отчего плакал мой мальчик? Что случилось?