Андрей Печёнкин - Ехал Грека через реку

Совсем разозлился Борька:"Щас точно кого-нибудь замочу!" И тут видит – идёт мимо вокзала дебелая пьяная тётка лет сорока пяти. Идёт,шатается,а под мышкой сумочку держит. Подкатил Борька к ней:

– Мамаша,дай закурить!

– Отвали!

– Спасибо!– и – хвать у неё сумочку и быстрее ноги делать отседова. А бабенция-то как заверещит! Оглянулся Борька – за ним толпа здоровенных мужиков гонится.Бегут,колья на ходу из земли выворачивают. Припустил Борька,что есть духу…

Забежал он в какой-то квартал,отдышался,открыл сумочку.В ней – пять тысяч. Борька даже взвыл от такой невезухи. Потом огляделся,смотрит – недалеко фура стоит и водитель возле неё возится. Борька к нему:

– Шеф! Часы командирские нужны? одна тысяча!

Водитель покачал головой:

– А на что они мне? Впрочем, постой, моя часы себе хотела. Давай я ей отнесу.

Взял водитель часы и понёс в дом. Вернулся с тридцатью одной тысячью!

Тут уж Борька не оплошал. Быстро купил билет и уже утром был в родном Волгограде. Грязный, заросший, но непобеждённый!

33 НЕСЧАСТЬЯ

«Нет повести печальнее на свете,

Чем повесть о Печёнкине в газете».

Я хочу рассказать историю, произошедшую со мной много лет назад. Но прежде надо заметить, что у меня с детства имелась некоторая склонность к литературному творчеству. Её замечали родители, родственники, учителя. «Да,– говорили они.– В будущем твой талант сможет тебя прокормить, ты уже сейчас пишешь стихи не хуже самого Пушкина, да что там не хуже – лучше! Ты – талантливый человек! Ты выше Пушкина!»

Конечно, ростом, может быть, я и выше Пушкина, а вот что касается ума… В конечном итоге такие похвалы и привели меня в редакцию многотиражной газеты «Стройка коммунизма».

Честно говоря, я им не навязывался. Редактор, прослышав неизвестно от кого о моём существовании сам пригласил занять меня место корреспондента. На дворе стоял 1981 год, мне было 17 лет и я был полон энтузиазма и решимости творить великие дела. И знать не знал я тогда, что живу в застойное время, что кругом свирепствует коммунистическая цензура и что Леонид Ильич совсем не такой хороший человек, как о том верещали со всяких трибун.

Итак,– буркнул редактор, смерив меня колючим взглядом,– работать хочешь?

И тут же подтвердил:

Вижу, что хочешь.

Я даже не успел открыть рот, чтобы сказать «не знаю».

На работу мы тебя примем недельки через три, после ухода в декрет корреспондентки Фёдоровой, а пока можешь отдыхать,– сказал он.

А может поработать пока на общественных началах?– робко предложил я.

Вот это дело! – сразу оживился редактор. – И откладывать не будем, поёдёшь… м-м… скажем в учебный комбинат Волгоградгидростроя и напишешь про его начальника Юдина. Давай, действуй!

Долго и упорно плутал я по кварталам города, прежде чем отыскал комбинат. Нашёл в нём и Юдина. Правда тот заявил, что не знает он никакой такой «Стройки коммунизма» и вообще, наверное, он не тот Юдин, потому что это школьный УПК, а не УПК Гидростроя. Ну и ну!

К вечеру я всё же нашёл то, что было нужно. Оно оказалось метрах в ста от редакции. Спросил у секретарш, где Сам. Те любезно показали на двери его кабинета, посмеявшись мне в спину. Срывающимся от страха голосом я задал товарищу Юдину несколько вопросов и отправился писать статью.

Так было выполнено моё первое задание. И с этого момента началась беспокойная жизнь провинциального журналиста. Нередко приходилось вставать в четыре часа утра и мчаться на перекладных чёрт знает куда, чтобы вернуться домой в двенадцать ночи; месить грязь на стройках коммунизма, порой недоедать и недосыпать… Платили мне 100 рублей, а били как котлету.

Редакция наша состояла из шести человек. Кроме редактора и меня, были ещё фотограф Каратицкий из-за своих выпуклых глаз и своеобразного смеха: «Ух-ух!» похожий на сову; корреспондентка Рогозина, курящая дама, втихомолку докладывавшая редактору обо всм, корреспондент Кадурин, человек неопределённого возраста, буквоед, ни одну статью которого не хватало терпения дочитать до конца. На вид ему было 26-46 лет. И была также машинистка по фамилии Степанищева-Меньшикова, тихое и безответное создание. Все мы ежедневно делали газету, зная что её всё-равно никто не читает и читать не будет ибо в те времена и в центральных газетах читать было нечего, куда уж нам! Но мы все изображали усиленную работу, газета с нашими статьями прямиком шла в общественные туалеты, все получали мизерные оклады и всем было хорошо. Кроме меня. Я решил как-то оживить нашу никем не читаемую газету с помощью абсурдных, гротескных статей, по-сути являвшимися пародией на всю агитационно-политическую работу того времени.