Елена Дженкинз - Приручить Цербера

ББ проигнорировал упрек, но тут же насторожился, заслышав шум в коридоре, и наконец отложил карандаш.

– Решился все-таки, – сказал он довольно.

Кто приехал, Насте не пришлось уточнять.

Цербер.

Она его шаги за километр узнала бы. Вот же предатель! Значит, все-таки из-за вчерашнего клуба отец будет морали читать. ББ уверял, что наступление совершеннолетия не в восемнадцать, а в двадцать один год, как в Штатах, – это прекрасная традиция, а потому до сих пор считал дочь чуть ли не грудничком в слюнявчике, которому запрещены взрослые игры.

Вчера из клуба Настю забрал Цербер, великий и ужасный. Шестерка. Век бы его не видеть… Захотелось подняться и налить воды из графина, чтобы промочить вдруг пересохшее горло, но времени не осталось. В дверь постучали ровно два раза и, не дожидаясь ответа, вошли.

– Добрый день, Николай Александрович.

– Проходи, Даня, проходи. – Отец кивнул на второе кресло, заранее подготовленное.

Даня. Так фамильярно к нему обращался только ББ. Для остальных он был Данила Дмитриевич Летов, робот тридцати двух лет, руководитель российского, головного, офиса NewTek, гений-самоучка, над которым стояли лишь три Б: Большой Босс и боги.

Его имя вызывало восторг и уважение у сотен московских сотрудников международной корпорации Терехова, а у Насти оно приоткрывало темные стороны души, где хранились комплексы, жуткие тайны, а еще много, много ненависти.

Они были знакомы уже пять… нет, шесть лет, в течение которых Настя наблюдала, как молодой сотрудник дорос до руководящего поста и сделался живой легендой, примером для подражания. ББ относился к нему, как к сыну, и безмерно доверял. Доверял настолько, что поручил этому самодуру следить за самым дорогим – единственным чадом.

Именно «Даня» отвечал за безопасность Насти и все эти годы буквально сторожил ее после вечеринок, чтобы отвезти домой, в Барвиху. И где только время находил при таком-то плотном графике?! Но своей семьи у него не было, так что умудрялся выкроить час-другой из драгоценной жизни, тем более что Насте разрешалось ровно три вечеринки в месяц. В итоге она прозвала непрошеного сторожа Цербером, как мифического пса, охраняющего преисподнюю. И надо же было так накаркать, что ее саму на факультете окрестили Аидой. Карма…

Но беда даже не в том, что этот человек обламывал ей свидания и вообще отбивал у поклонников желание связываться с дочкой Терехова. И даже не в том, что он считал ее маленькой избалованной принцессой, выказывая презрение при любой возможности.

Нет, не в этом дело.

Причина неприязни заключалась в том, что Данила Летов был ее первой, безответной, любовью, от которой три года назад Настя сделала необратимый шаг в сторону ненависти. Светлое чувство сгорело в адском котле, даже пепла не осталось.

Та старая влюбленность казалась сейчас обычным юношеским заблуждением, иллюзией, неизбежной в период подростковой гормональной истерии. Да и кто бы на ее месте не влюбился в вежливого и таинственного красавчика, который лично отвозит домой в своей спортивной машине?

Так что Настя была даже благодарна Даниле за то, что осадил ее когда-то, пнул, как назойливого котенка, отрезвив и не оставив ни капли надежды. Так лучше. Все правильно. Вот только с того момента красавчик перестал быть вежливым, превратившись в настоящего морального урода. Именно тогда Настя придумала для него прозвище Цербер.

Увы, после той нелицеприятной сцены выяснения отношений он не убрался из ее жизни, а продолжал мозолить глаза и относиться снисходительно, будто она все еще глупая девочка. Уговорить отца сменить сторожа не получилось: ББ мало кому доверял и считал, что Данила отлично справляется с церберством. О да, еще как отлично, учитывая, что Настя до сих пор была девственницей; к ней ни один парень с развитым инстинктом самосохранения не подойдет.

Отец считал, что секс для девушки начинается в брачную ночь, как было у него с единственной и любимой женой, все остальное – неприемлемо. Масла в огонь подливал и Данила, низким сдержанным голосом рассказывая о бешеном темпераменте Аиды (ему жутко понравилось прозвище). Однажды он заявил, что такой неуравновешенной и импульсивной особе, как Аида , ничего не будет стоить залететь от какого-нибудь наркомана в клубе.

Отец, побагровев, ответил, что отречется от дочери и прогонит побираться по миру, если услышит о ее добрачных связях. Он готов был удовлетворить почти любую прихоть Насти и долгие годы закрывал глаза на ее взбалмошность, а взамен требовал только одного – уважать его точку зрения в вопросе взаимоотношений с парнями.