Юлия Трольд - Рабыня дракона

– Ты всё равно выйдешь за меня замуж, – практически прорычал Эриас, подцепляя жесткими пальцами мой подбородок и заставляя смотреть на него.

В сиреневых глазах полыхало аметистовое пламя, лицо побелело от гнева. И даже сейчас, когда внутри всё сжималось то ли от страха, то ли от желания, я понимала, что он самый прекрасный мужчина на свете.

Но сказала совершенно спокойно, пусть даже и рискуя быть за это наказанной.

– Вот только не надо мне угрожать, – еле слышно сказала я, не смея отвести от него взгляда.

Эриас недобро прищурился, рванул меня к себе и впился в губы, лишая возможности сопротивляться.

По телу пробежала жаркая волна, сердце застучало как сумасшедшее, желание вспыхнуло белым сладким пламенем.

– Всё равно будешь моя, – выдохнул он, опаляя мои губы огненным дыханием, – моя…

После этого оттолкнул, осмотрел с ног до головы и прошипел:

– Собирайся, Ромеда. Через два айта мы полетим в храм.

С этими словами он покинул мою комнату и даже не оглянулся. Подрагивающие колени подогнулись, и я медленно опустилась на густой пестрый ковёр, которым был застлан пол. Маленький чиноку выбрался из-под кровати и тихонько подполз ко мне. Ткнулся в руку золотистым носом, взмахнул радужными крылышками и вопросительно курлыкнул.

– Я не знаю, что мне делать, Чи, – прошептала я, чувствуя, как к глазам подступают слёзы, – не знаю… Ведь я никак не могу стать его женой, иначе проклятие тогда ничто не удержит…

***

7 дней назад, месяц Моря

– Мне горько тебе это говорить, дочь моя, но ты знаешь, что иного выхода нет, – сказал отец, стараясь не смотреть на меня.

Ветер нес с моря запах соли и прохладу. Пробирался под шелковую тунику, заставляя ежится от холода. Играл с моими белокурыми волосами так, что постоянно приходилось их убирать с лица. Золотой венок я потеряла на берегу, когда купалась. И теперь локоны в буйном беспорядке струились по спине.

– Я знаю, – еле слышно ответила я.

В один миг белизна колонн, поддерживавших покатую крышу нашей беседки, вдруг показалась мертвой и ледяной, словно снег на вершинах Проклятых гор. Кефей, царь Эфоса, не мог поступить иначе. Оракул нашего дома всегда говорит истину. И нет смысла что-либо говорить.

Моя мать, царица Кассио, знала, что не стоит ставить себя выше богов. Боги коварны и злопамятны. Они благостно принимают жертвы, но в то же время слышат каждое слово, произнесённое смертным. Вот и наказан теперь весь Эфос злобным чудовищем, выходящим из морских волн за то, что царица посмела сказать, что красивее она всех богинь. Ох и смеялись тогда на пиру над её словами, говорили, что бесстрашна и дерзка прекрасная Кассио, только вмиг смолк смех, когда вдруг сами собой распахнулись бронзовые двери в царский зал. Раздался смех, низкий и нечеловеческий, задрожали кубки и блюда на столе. Сразу смолкли все гости, переглянулись отец и мать, а я невольно сжалась, чувствуя, что ничего хорошего не будет.

– Раз ты самая красивая, Кассио, – прогремел голос бога моря, – то, наверно, и умом не обделена. Так же, как и боги, верно, Кассио?

Мать побелела как полотно. Отец только нахмурился, но пошевелиться не посмел. Никто не смеет, когда говорит бог.

– С этого дня Эфос отдаю я подводному чудовищу и волю даю делать всё, что вздумается. Очаруй же его, о Кассио, своей красотой. Убеди тебя слушаться.

И снова прогремел смех, от которого сотрясся пол в зале. Мне тоже подурнело, но мать вовсе лишилась чувств, поэтому все кинулись к ней.

С тех пор прошло две недели. Каждую ночь из волн выходило чудовище, на которое было страшно смотреть, и опустошало окрестности Эфоса. И каждую ночь мы слушали смех морского бога. Несколько дней и отец, и мать не выходили их храма, моля о милосердии, принося богатые жертвы и бросая в море изысканные украшения, сделанные руками самых талантливых мастеров Эфоса. Но ответа не было. А чудище приходило на следующую ночь, и всё повторялось. Именно тогда я с отцом отправилась к оракулу. Но великаны, сторожившие вход в его пещеру пропустили только отца. А потом и вовсе отправили меня домой.

И вот теперь я узнала страшную весть.

– Чтобы умилостивить морского бога, мы должны отдать тебя, Ромеда, чудовищу, – сказал отец.

Эти слова не укладывались в голове. Пусть я не была единственным или самым любимым ребёнком, но ко мне всегда хорошо относились. Всё же царевна, не простолюдинка. Да и слуги меня любили, потому что никогда я не относилась к ним жестоко или грубо.