Алекс Д - Имитация. Насмешка Купидона

– Не на такую встречу я рассчитывал, сестренка, – произносит он, опуская левую руку и потирая подбородок правой. Ее взгляд устремляется к его пальцам, пистолет падает на пол, вывалившись из ослабевших ладоней, чудом не выстрелив при ударе. Несколько секунд она потрясённо смотрит на парня, а потом с разбегу бросается на шею, обнимая за плечи обеими руками.

– Никакая я тебе не сестренка, – со слезами на глазах бормочет девушка и, разразившись рыданиями, прячет лицо на каменной груди, уткнувшись носом в ямочку под горлом.

– Ты забыла добавить «мудак», – произносит он, одной рукой гладя ее содрогающуюся от всхлипываний спину, а другой утешающе водя по длинным черным волосам.

– От тебя пахнет сигаретами и морем, – затихнув, приглушенно бормочет она. Слезы облегчения насквозь промочили его пиджак и рубашку.

– Я летел над океаном и курил, – наклонив голову, Джером устало улыбается в ее волосы. Девушка поднимает голову, отстраняясь и все так же внимательно изучая его лицо. Он убирает спутанные волосы за ее маленькие ушки, проводит указательным пальцем по щеке, стирая стекающую слезу. Сердце ее сжимается от нового приступа боли, усилившейся стократно в безопасных крепких объятиях человека, которого она уже и не надеялась увидеть.

– Я чуть тебя не убила, – вздрогнув от собственных слов и их смысла, прошептала Лиз. В его глазах застывает гнетущее нечитаемое выражение. Он выглядит ожесточенным, озлобленным, полным внутренней ярости, сдерживаемой только присутствием девушки.

– Поверь, ты сделала бы мне одолжение, – тяжело вздохнув, произносит Джером, скользнув по ней беглым взглядом. Она снова прижимается щекой к промокшему пиджаку, слушая громкое и как ни странно успокаивающееся биение его сердца.

– Что происходит, Джерри? И когда это кончится? – задается она вопросом, хотя уверена, что у него нет на него ответа.

– Нам нужно уходить. Нет времени на разговоры. Дом заминирован? – он отстраняется, берет девушку за руку и ведет к дверям. Она согласно кивает:

– Да.

– Подними ставни. Ничего не бери, Эби. Только себя, – его губы изгибаются в улыбке, но взгляд остаётся серьёзным и сосредоточенным. Джером останавливается возле заблокированного входа, наблюдая, как Лиз управляется с пультом.

– Меня зовут Элизабет Флойд, – сообщает она, поднимая голову и глядя в синие глаза.

– Я знаю, Эби. Пришло время и мне представиться… Меня зовут Джером Морган, – когда он произносит слово Морган, собственный рот кривится в пренебрежении.

– Я знаю, – она опускает длинные черные ресницы, влажные и тяжелые от слез. Комнату постепенно снова наполняет солнечный свет.

– Как много? – хмурится Джером, пристальнее всматриваясь в черты ее лица и крепче стискивая в пальцах хрупкое запястье. Она бросает на него задумчивый взгляд и отводит в сторону.

– Все, что знал отец, – едва слышно говорит Элизабет и отступает в сторону. Рольставни полностью поднимаются, и девушка толкает стеклянную дверь.

Они выходят из дома вместе. Снаружи их ждут молчаливые, брутальные и серьезные «люди в черном». Вблизи они вовсе не кажутся похожими. Один абсолютно лысый, огромный качок средних лет со шрамом вдоль виска и на нижней губе, другой более поджарый, с коротко стрижеными волосами и проглядывающими татуировками на висках. Обоих суровых мужчин объединяет исключительно военная выправка и цепкий пронзительный взгляд. И черный костюм, разумеется. Кстати на Джероме все-таки не черный, а темно-графитовый и синяя рубашка под цвет глаз.

– Все в порядке? – спрашивает лысый. Джером коротко кивает.

– Уходим, – добавляет твердым тоном.

– Секунду, – Лиз поворачивается к дверям и набирает на сенсорном замке комбинацию цифр, потом к круглому датчику подносит кончик указательного пальца. – Все. У нас десять минут.

Когда скрытая между скал небольшая хижина с буро-красной черепицей взрывается, охваченная пламенем, и разлетается на обломки, вертолет уже находится высоко в небе. Снова черный дым и пепел. Элизабет вздрагивает, спрятав лицо на плече Джерома, и он мягко обнимает ее в ответ, не произнося ни слова утешения. Сидя рядом, рука в руке, они оба понимают, что в некоторые моменты слова не способны выразить то, что жжет в груди и рвет душу на части. В некоторые моменты молчание кажется священным и дарующим временную анестезию, действие которой скоро закончится, и тогда придет время разговоров, долгих, выматывающих и болезненных.