Ник Шумрок - Зиночка. Часть 1. Зинка умеет любить и побеждать

Летом мои каштановые волосы выгорали на солнце и становились огненно-рыжими, а в зимнюю стужу снова становились почти черными, как смоль. Зиму я тоже проводила на побережье, но больше для того, чтобы собрать то, что вынесло на берег море, всё, что горело и чем можно было обогреть наше ветхое и продуваемое ветром жилище. Но ведь холода длятся у нас недолго. Весной, в марте, уже тепло, и можно греться на солнце среди скал. У меня было свое укромное местечко в камнях, куда никто не мог добраться. Как по лестнице я забиралась по раскидистой сосне на самую вершину скалы, где была закрытая от посторонних глаз площадка, и, раздевшись, загорала на щедром весеннем солнце».

– Слушай, Шурка, ты меня извини, но я почему-то сразу вспомнила своё детство. Нет, я не была изгоем, меня не травили сверстники, но я тоже любила быть одна. Я же родилась и жила до окончания школы в степи, на целине. Голодной я не была, а вот с одеждой тогда было туго. Мама перелицовывала свои платья и шила из них одежду мне. Ничего, что я утянула одеяло на себя?

– Конечно ничего, Зиночка, я же ничего о тебе пока не знаю. Рассказывай, милая.

– Ну, так вот, как и твоя Иудифь, я проводила лето в степи.

«Представляешь, жара под сорок градусов, прямо как в твоей Палестине, я бреду по степи, а идти еще долго! Воду, что с собой берешь, выпиваешь сразу, съедаешь бабушкин пирожок, а возвращаться далеко.

Устанешь, ляжешь на спину и смотришь в синеву неба. Облака, как неведомые чудища. Вот огромный кит в окружении дельфинов, и тут же кит превратился в бегемота, а потом бегемот – в стаю сельдей. А там, в сторонке, глядишь – черепаха, панцирь просвечивает перламутром. И у тебя на глазах «чурупаха» превращается в бизона, а потом в огромную свинью.

Высоко в небе, забравшийся к самым облакам жаворонок неистово машет крыльями. Такое ощущение, что это – какой-то круглый шар с трепещущими краями. Кажется, что стоит ему сложить крылья, и камнем упадет вниз. Но не падает, и, знаю, не упадет! Не то – коршун! Расправив крылья, высматривает добычу, парит, как орел, «с отдаленной поднявшись вершины». Какие здесь, в казахских степях, вершины? Здесь, вдали от человеческого жилья, ему не достать малого цыпленка или утенка. Он высматривает мелких грызунов, полевых мышей или сусликов. Чуть замешкается зверушка и враз окажется в когтях хищной птицы».

– Зина, ты так «смачно» про всё это рассказываешь, я боюсь, что заслушаюсь, и мы угодим в кювет.

– Всё, замолкаю, гляди внимательно на дорогу.

– Продолжай, умоляю, я пошутил. Слушай, нам стоит писать вдвоем, как Ильф с Петровым или братья Стругацкие?

– Издеваешься?

– Нет, вполне серьезно. Я только думаю, какой псевдоним нам с тобою выбрать? Может Шурзина, или Зинашка? Это я вспомнил, что мне отец рассказывал. У него дядька был, которого родители назвали Яшкой в честь отца, а когда он стал совершеннолетним, то взял и сменил его на Илью. Так его старшая сестра звала Ильяшкой! Забавно, правда?

– Да, смешно, конечно – Ильяшка. А, вообще, это несправедливо, когда тебе дают имя в таком возрасте, когда ты не понимаешь, нравится оно тебе или нет. У меня в школе была одноклассница, которую родители, следуя тогдашней моде, назвали Жанной. А фамилия у неё была – Курочкина. Мы все ржали, когда училка вызывала её к доске – Курочкина Жанна. Правда, когда она вышла замуж, то взяла фамилию мужа – Могильная. Тоже ведь смешно звучит – Жанна Могильная.

– Хорошо, Зина, подумаем насчет псевдонима, а ты продолжай свои воспоминания.

«До горизонта – степь кругом! Ни подъема, ни впадинки. Одна горушка в окрестностях есть, бикилекская Шишка! Курган! Говорят, что когда Мамай шел (или возвращался), то насыпали ее на могиле не то умершего от ран военачальника, не то любимой наложницы! Курган – овальной формы, и мне, не видевшей гор, казался в детстве огромным! Когда приезжала в гости к бабушке, часто поднималась на Шишку.

А ковыль в степи! Кого ни спросишь здесь, на северо-западе, никто не знает: «Ну, говорят, трава такая!», а это не просто трава. Колышется степь ковыльная, словно волны морские. Стебель у ковыля цвета оливкового! Оливковый? Откуда мне было знать тогда, какого цвета оливки? Он цвета выцветшей на солнце солдатской гимнастерки. Помню, от отца сохранилась такая гимнастерка, мама мне ещё из неё юбку пошила. Хорошая была юбка, крепкая и не маркая. Стебель у ковыли с прожилками посветлее, переходит в молочно-восковый, а сам распущенный колосок отдает светло-сиреневым!