Владимир Купрашевич: Архивариус, или Игрушка для большой девочки (переиздание)

— Да ты что! Морской офицер — это же мечта. И замужем и обеспечена и, главное, свободна. А он, считай, уже выпускник. Ты вообще, нормальная?

Ксюша, сделала несколько глотков из горлышка бутылки, закрыв глаза, и, не открывая их больше, сунулась лицом в подушку.

— Я для кого стараюсь?! — продолжала вещать Женька. — Я и работу тебе присмотрела в НИИ. Почти что научным сотрудником, хоть и с метлой. Пока твой кобель созревает, тебе надо на что-то жить. Там и прописка есть. Устроишься, и угол найдем. Отсюда то тебя выставят, поживешь пока у меня. Моя старуха млеет на Черном море. Прорвалась на старости лет. Балдеет…. Может на какую шишку наскочит, да застрянет.

— Как звать кобеля-то? — с трудом выдавила Ксюша засыпая.

— Андреем.

Уже под вечер объявилась, куда-то пропавшая Роза. Наверное, забивала себе мусором голову в читальном зале.

— Тебя там какой-то…, — она поскребла пальцами по своему рукаву выше локтя.

— Курсант? — подсказала Ксения.

— Да, курсант. Ждет внизу, у решетки сада, напротив.

Ксения еще раз подошла к зеркалу. Внешность как будто бы близка к оригиналу, но «башня» от алкогольного шока так и не прояснились. Прогулка, наверное, будет кстати. Солнце уже давно на закате и на улице не должно быть жарко.

— Как он из себя? — спросила Ксюша, собирая сумку.

— Моряк, — объяснила Роза.

— Ну да, — хмыкнула Ксения. — Инкубатор.

— Да нет, симпатичный, — спохватилась Роза. — Высокий.

Ксюха фыркнула.

— Мужчина должен быть только чуть-чуть красивее обезьяны, — вспомнилось ей где-то слышанное руководство. — И ценность предмета от размера не зависит.

Вздохнув «невеста», закрыла сумочку и без всякого настроения отправилась на свидание.

Белоснежный крахмальный воротничок сорочки, черный галстук, начищенные пуговицы и ботинки. С глазомером у Розы тоже все в порядке — экземпляр действительно повыше среднего роста, подтянутый. «Ну, первый парень на деревне», — с неприязнью подумалось Ксении. Она терпеть не могла какие бы то ни было униформы, но видно такая уж судьба… Выражение на лице курсанта серьезное. Осознает собственную значимость. Еще без офицерских погон, а уже преисполнен, положенного по уставу, чувства собственного достоинства. Ксюша едва сдержалась, чтобы не сказать какую-нибудь гадость. Подойдя поближе, она заметила, что традиционных цветов в руках парня нет.

— А где же положенные цветы?

Парень сдержанно улыбнулся.

— Цветы положены…

Только тогда Ксюша заметила гвоздички между прутьями ограды.

— Так это скорее возложены, — усмехнулась она.

Андрей тотчас же извинился, вынул их и протянул Ксении. Та с тоской посмотрела на букет и вздохнула. Прямо сюжет из фильма.

— Спасибо. Только неси сам. Не люблю ходить по улице с веником.

Андрей согласно кивнул головой.

— Можно взять вас под руку? — осторожно испросил он.

— Можно. Сам-то из какой деревни? — не сдержалась все же она.

Парень порозовел.

— Из небольшого города здесь, в области.

— Да не стесняйся, — хмыкнула Ксюша, — я сама лаптежница из тихвинского уезда, или как там сейчас называется… Как тебя угораздило попасть в мокрицы?

— Вы не любите моряков?

— Да нет, — досадуя на саму себя, проворчала Ксения, — просто после вчерашнего с головой плохо.

— У меня отец был моряком. Боцманом. А брат плавает помощником капитана на подводной лодке.

— О, да у нас родословная… — хмыкнула Ксения. — Ну, ладно, куда ты меня приглашаешь?

— В театр.

— Ну, конечно, — развела, было руками Ксения, но, спохватившись, категорично добавила:

— Только не в оперу. Мне сейчас только отходной арии и не хватает…

Школа, которую заканчивала Ксения, была из тех, которые держались под напором рыночной экономики, разрушающей отлаженную систему образования, до последнего. Потому ей удалось, кроме курса школьной программы, получить и специальность, что по замыслу неглупых людей из старшего поколения должно была дать возможность молодежи, еще не определившейся в жизненном пространстве, зарабатывать. Хотя бы на бутерброд.

Парикмахерское искусство, которому ее обучили, не нравилось Ксении, и она в голове не держала, что судьба когда-нибудь заставит ее взяться за противные ножницы, тем более что, и специализировалась она на волосах ненавистной половины человечества, мужских. Хотя половина — это преувеличение, она еще раз делилась приблизительно пополам, на тех, кого еще можно терпеть и ненавистных (с петушиными голосами).