Карина Найт - Секретарша бандита

– Пусть смотрит! – фыркает кареглазый.

Двое громил разворачивают шефа к нам, заламывают его руки за спину и, схватив лицо за подбородок, приказывают открыть глаза.

Увы, в них я не читаю сожаления. Ему плевать на меня. Он боится только за себя. И кажется, вот-вот вскрикнет: «Да отсоси ты уже ему!»

– Не тяни! – это снова адресуется мне.

Кареглазый плюет на ладонь, слюной смазывает свой здоровенный член с широкой обрезанной головкой и пальцами сжимает мои челюсти. Они непроизвольно размыкаются, и конец члена касается моих губ. Спасибо, что хоть чистый, будто его каждые пять минут дезинфицируют.

– Зубки спрячь. Выпустишь – и мои джигиты пустят тебя по кругу. Раздолбят во все щели так, что кровавыми слезами умоешься. Сдохнешь в этом гнилом офисе!

– Вы чудовища, – плачу я, сопротивляясь, что есть сил. Ладонями упираюсь в бедра кареглазого. Затылком отдаюсь назад.

– Не ценишь доброго отношения? – начинает злиться он. Вздергивает меня за волосы вверх, ставит на ноги и швыряет к столу.

Я буквально наваливаюсь на него грудью, встав не в самую скромную позу, а мощные мужские руки тут же больно обжигают мою кожу, разрывая на мне блузку, юбку, шелковые чулки. Оставив меня в рванье и с ссадинами на руках и бедрах, он хватает меня за шею и запрокидывает голову назад:

– Либо ты сосешь у меня, – гневно цедит мне на ухо, – либо они порвут твою жопу. Выбирай!

– Делайте со мной все, что хотите, и проваливайте, – отвечаю я дрогнувшим голосом. – Добровольно я ничего делать не буду.

Бугаи со всех сторон оживают. Стекаются к нам какой-то однородной массой – темной тучей. Как ночь – страшная, порочная, беспросветная.

Я понимаю, в них нет и капли сожаления. Для каждого из этих уродов я – игрушка, не более. Они не задумываются, как повели бы себя, окажись на моем месте их мать, сестра, жена, дочь. Эгоисты, мерзавцы, сволочи с начисто вытравленными из сознания ценностями.

Слышу, как над ухом скрипят зубы красавчика. Злится. Бесится. Горячим дыханием обжигает мою щеку и шею. Кажется, вот-вот вонзит клыки в артерию и выпьет меня до дна. Утолит жажду крови. Получит свою дозу мерзкого наркотика.

Резким рывком запрокидывает мою голову еще сильнее. Так, что воздух тугим комком застревает в горле.

– Дерзкая, сука! Цену себе набиваешь?

– Кем бы ты ни был, – кое-как хриплю, морщась от боли, – знай, мой брат тебя найдет. Из-под земли достанет.

Всего секунда паузы. Но этого достаточно, чтобы понять – кареглазый стушевался. Снова толкает меня на стол, ладонью упирается в мою поясницу и рычит:

– Что за фокусы, кусок дерьма?!

Тот самый кусок, который полчаса назад был моим шефом, сморкается в рукав и скулит:

– Ее брат – полицейски-и-ий…

Шах и мат, красавчик!

Вопреки ужасам реального ада из меня вырывается смешок. Болезненный, отчаянный, но издевательский.

– Отпусти ее, Ризван, – взвывает шеф, на коленях подползая к нам. – Будь человеком!

Пинок – и шефа отбрасывает в сторону. Приложившись головой о стену, он стекает на пол и продолжает носом хлюпать куда-то в паркет.

На мою спину накидывают плащ. Мой телефон разбивают вдребезги прикладом пистолета. Переворошив сумочку, швыряют ее в мусорную корзину. Сим-карта отправляется в карман брюк кареглазого, обретшего редкое имя – Ризван.

– Тридцать дней! – заявляет он шефу, пока я трясущимися руками поправляю на себе лохмотья и повязываю пояс плаща. – Ровно столько на то, чтобы найти бабки. Ровно столько проживет эта несчастная. Теперь твои заботы – как сохранить ей жизнь. Она видела наши лица. Знает мое имя. Если через тридцать дней ты не убедишь меня, что пташка будет молчать, мы ее порешим.

Жутко ли слышать, как какой-то подонок с низменными инстинктами распоряжается твоей жизнью и отводит тебе срок? Скорее, шок. Никому адекватному такое и в голову не взбредет. Для Ризвана и его амбалов люди – скот. Я – тоже. И мне не стать разменной монетой, потому что шеф не приведет аргументы в мою защиту. Не найдет.

Значит, жить мне осталось… тридцать дней…

Не успеваю переварить эту мысль, как на мои глаза набрасывают плотный черный шарф. На затылке затягивают узлом. Хватают под руки и выводят из приемной. Отныне я заложница. И что бы он там ни говорил про секретаршу, я – заложница. Заложница бандита.

Путь в преисподнюю – вот как я называю дорогу в дом Ризвана, в настоящую обитель зла. Здесь стены пропитаны скорбью. Они стонут. Плачут кровавыми слезами от тех зверств, что таят в себе много-много лет, из поколения в поколение.