Ольга Гринвэлл - Сын моего мужа

– Мила, ничего ты не понимаешь. – Он отошёл к окну, отвернулся. Я увидела, как его кулаки сжимаются и разжимаются. – Мы разведемся. Всё.

– А ребёнок? Ты же так хотел…

– Мил, ты дура? Я же сказал, что у меня свои планы, и ты в них не входишь. Ни ты, ни твой ребёнок.

– Он не только мой! – странно, но мой голос звучал спокойно, а в душе разыгрывалась буря, готовая вырваться наружу и разнести все в щепки.

Олег продолжал:

– Мне абсолютно безразлично, что там с тобой – беременная ты или сделаешь аборт, или будешь рожать. Уверен, что не пропадёшь со своим дипломом экономиста. У меня же, Милочка, начинается другая жизнь.

– Что ты такое несёшь, Олежек? Я твоя жена! Скажи, что ты шутишь, или… или ты пьян?

Он вообще не пил. Ну, может, иногда на день рождениях друзей. Тем более я не могла понять, зачем мой муж стоит сейчас, хмуро на меня смотрит, словно я какая-то сумасшедшая и говорю какую-то ересь. Разве моя беременность повод для шуток?

– Мил, я встретил женщину и хочу уйти от тебя к ней. Она живет в Канаде и зовёт меня к себе. Я так решил. Ну, если вдруг что-то пойдёт не так, то я, может, и вернусь к тебе, хотя…

– Нет.

Он с удивлением поднял на меня глаза, хмыкнул.

– Хотя нет, вряд ли, – взял меня за руку и потянул к зеркалу, висевшему на стене. – Ты, вообще, видела себя? Знаешь, почему я перестал выходить с тобой в люди? – Я нахмурилась, не понимая, что он имеет в виду, и тупо уставившись на своё отражение. – Нет, не знаешь? Ну так посмотри как следует на себя. – Олег резко отпустил мою руку так, что я чуть не упала, и вышел из кухни.

Я смотрела на себя и ничего не видела. Все расплывалось от слез, застилавших мои глаза. Невыносимо жгло внутри. Казалась, внутренности полыхают огнём, и от этой боли мне хотелось скрутиться в тугой клубок, сжаться, чтобы больше ничего не чувствовать. Умереть…

Я не понимала, где нахожусь, кто я и почему здесь, в этом месте. В ушах назойливо гудело, и только когда этот гул прервал хлопок двери, я, вздрогнув, очнулась. Я отскочила от зеркала, бросилась в прихожую, в которой ещё стоял запах мужа, такой родной, любимый. Олег ушёл? Поплелась обратно в кухню, где унылым напоминанием о происшедшем посередине стола возвышалась бутылка шампанского. Захотелось напиться. Раз мы с малышом никому не нужны, то какая теперь разница? Ненужным людям ничего не нужно, и их жизнь никому не нужна. Никчемная. Я хорошенько рассмотрела своё отражение – серая мышь. Короткая тупая стрижка, наскоро сварганенная моей подружкой, чересчур бледная кожа, слишком большой рот и серые, мышиного цвета, глаза. И впрямь – как можно меня такую любить?

Заметалась по кухне, выдвигая ящики трясущимися руками – искала открывалку для вина, пока до меня не дошло, что для шампанского она вовсе не нужна. Схватив полотенце, выдернула пробку и, запрокинув голову, припала к горлышку. Игристая пена лилась по лицу, стекала по шее, заливаясь за воротник блузки. Спазмы от едва сдерживаемых рыданий сжимали горло, не позволяя жидкости проникать внутрь. Мало, мало. Мне надо забыться. В уголке сознания мелькнула мысль о той бутылке коньяка, что я купила для Олега. Всегда ненавидела коньяк.

Рука сама потянулась к аптечке. Высыпала ее содержимое на столешницу и, смахнув разноцветные разнокалиберные таблетки в ладонь, закинула их в рот. Горькие, противные, но какая теперь разница? Это последнее, что я чувствую в этой жизни, в которой все оказалось гораздо горше и неприятней.

В ушах раздавался навязчивый звон. Неужели и правда существует жизнь после смерти? Мои губы дрогнули в попытке улыбнуться. Надо же – звон колоколов, ангелы, фанфары. Так хотелось взглянуть на все это райское великолепие, но веки почему-то были тяжёлые, словно что-то давило на них и не давало подняться. В голову пришли слова Вия из «Вечера на хуторе близ Диканьки», что окончательно рассмешило, и я хихикнула.

– Ей же не давали наркоз? – услышала я тихий и почему-то знакомый голос.

– Это иногда бывает. Действие различных токсинов на организм может привести к самым непредсказуемым реакциям.

Так, в чем дело? Где я?

Вторая попытка открыть глаза удалась, и от резкого, невероятно белого света всё тело пронизала острая боль.

– Тише, тише… – кто-то взял меня за руку. – Не двигайся, все хорошо. Я с тобой.

Казалось, прошла вечность, прежде чем я смогла сфокусировать взгляд. Теперь видела перед собой белую стену, а на ней часы, и секундную стрелку, неумолимо двигавшуюся по кругу. Тик-так, тик-так…