– Сходишь в магазин за хлебом? – предложил он, раздевшись и зайдя в комнату.
– Да я ж не знаю там никого.
– В городе всех знаешь?
– Леночку – улыбнулся Зина, вспомнив Леночку.
– Трахаешь?
Зина только вздохнул.
– А чё без звука?
С экрана президент обращался, с очередным обращением, к народу.
– Будешь смотреть?
– Да чё его смотреть? Что он скажет? Про печенегов ахинею нести будет. Или что соскучился по офлайн-общению? Или с умным видом слушать, очередного от науки, объясняющего какой, сука, вирус этот хитрый? Чё без звука то?
– Мне нравится по губам угадывать, о чём он обращается.
– Да чё там угадывать. Из пустого в порожнее. Выключи нахуй. Смотреть противно. Даже без звука.
Зина выключил и встал – Схожу пожалуй. Давненько я в сельпо не был.
– Ох ты! – хлопнул себя по ляжкам Лёва – Сельпо вспомнил. На! – он протягивал Зине сотку.
– Да я по карте.
– Гы – ржанул Лёва – Ты в деревне, Зина! Даже в райцентре можно по пальцам пересчит …
– Да – вспомнил Зина – Есть вещдок?
– Нету.
– Точно?
– Он тогда следаком был. Ступин. Начальник ровда. Сказал, что альбома не было. Да какой это вещдок? Колись, Пинкертон.
– Видишь ли, когда я её щупал, задал один вопросик. А она аж вздрогнула. Вот я и подумал.
– Вопросик. Щупая бабу, настроившуюся на еблю, сказать ей – Это ты их изнасиловала? Да тут не тока Клавка, Берия вспотел бы. Вован сказал – нету. Ты давай быстро: одна нога туда, другая обратно. Машку не соблазняй. Она падкая на новеньких, но мужик у ней сильно ревнивый. Даже на меня с кулаками кидался.
– А не хрен было на чужую жену лазить – ворчал Зина, слушая Лёвину болтовню и одеваясь – Вот почему ты не женился?
– Зачем жениться, когда и чужая ложиться.
– Муж Марье не указ: кому хочет, тому даст? Ладно, пошёл я – Зина толкнул дверь.
– Ты это, Мальборо ещё купи, а то у меня заканчивается.
– Какое Мальборо, Лёва? Не смешно – Зина шагнул в сени и стал закрывать дверь.
Лёва придержал дверь ногой – Я не знаю из каких загашников они их достают, но Мальборо в сельпо есть.
– Так не хватит же? – Зина махнул соткой
– Угым. Ты мне ещё сдачи семь рублей принесёшь. Хлеб возьми по двадцать семь. Ну ладно – Лёва убрал ногу.
Зина закрыл дверь и вышел на улицу. Калитку не стал сдерживать и она хлопнула. Он шёл по улице и снег под заборами слепил глаза. Подтаявший и просевший он резал глаза сиянием отражённого солнца. Только чернели пятна в тех местах, где высыпали золу.
Зина вспомнил город и снег в городе. Он был грязный и чёрный, с обёртками от конфет и жвачек, с бутылками пластиковыми и осколками от стеклянных. С почерневшими корками от бананов, с изорванными пакетами, окурками и банками из-под пива.
На дороге блестели лужи. В сельпо никого не было. Пышнотелая и румяная, как матрёшка, продавщица в белом халате стояла за прилавком и пялилась в окно.
– Здравствуйте – Зина придержал дверь, опасаясь что она хлопнет, но дверь была на доводчике и он убрал руку.
– Здрассьте – оживилась продавщица – Приезжий? Из города поди. Как там у вас на передовой?
Зина пожал плечами – Я в тылу. С передовой сводки не получаю.
– Телик не смотрите?
– Мне булку хлеба, по двадцать семь – Зина осматривал полки вдоль стен, но Мальборо не увидел – И пачку Мальборо. Не. Я все новости через комп – и положил в тарелочку сотню.
Машка сгребла сотню и сунула в карман халата. Двинула булку хлеба, из ряда стоявшего на прилавке и, нагнувшись, извлекла из-под него пачку сигарет. Зина держал в руке булку и запихивал пачку в карман курточки. Машка смотрела на него. Он смотрел на Машку.
– Ещё что-то?
– Лёва сказал, что сдача …
– Ооо. А я смотрю похож. Брат? – и вытащив из кармана мелочь, отсчитала Зине сдачу. Семь рублей.
– Двоюродный – Зина сгрёб с блюдца сдачу и сунул в карман – До свидания.
– Где?
Зина замер – Что где?
– Вы же свидание назначили. Я и спрашиваю. Где?
– Лёва предупреждал – ответил, невпопад, Зина.
Но Машка уловила какой-то скрытый намёк – Свой чемодан: кому хочу – тому и дам. Приходи к конюшне, как стемнеет.
– Ээээ – проблеял Зина, растерявшись от такого натиска – Сегодня вечером я уже занят.
– На всю ночь? Нет? Я могу подождать.
– Хорошо, я подумаю – Зина пошёл к выходу.
– Надумаешь, приходи – и Машка уставилась в окно.
Лёва дрых на диване.
Зина положил хлеб в хлебницу, плетёную из ивовых прутьев и включил чайник. Сел за стол, и подперев голову рукой, уставился в окно. Живность у Лёвы была, пока он жил с матерью, тётей Сарой. Но тётя Сара десять лет назад уехала в Израиль и Лёва всю живность раздал по соседям. Не продал, а раздал. Просто так. И теперь, во дворе у Лёвы, даже цветы не росли. Нет, летом было очень даже хорошо. Двор зарастал травой, густой и шелковистой, и Зина любил, расстелив на травке покрывало, позагорать с утра, пока солнышко ласковое. В огороде, у забора, росла малина, на солнце красневшая и зревшая, и хоть и мелкая, но очень сладкая. Огород Лёва засаживал картошкой только наполовину, а половину огорода отдавал соседке под цветы. Которая начинала торговать ими на базарчике в райцентре с середины июня до поздней осени. За это, благодарная соседка давала Лёве морковку, капусту, свеклу, редьку, лук, редиску, укроп, хрен, огурчики, помидорчики. Ну и вообще давала. Соседке было сорок два года. Знаете русскую поговорку про бабу, которой сорок пять? А про бабу, которой сорок два? А я знаю – Сорок два года, а пизда как ягода! 7 7 Русская потаённая литература, А. Н. Афанасьев, Ладомир, 1997 г., стр. 502
Читать дальше