Валерий Столыпин - Прививка от любви

– Заинтриговали вы меня, то есть ты. Надеюсь до утра доживу. Удивительно, но с тобой интересно. Я даже забыла о самой главной проблеме своей жизни.

– Потом, Виктория. Не будь торопыгой. Сначала костёр. Это ритуал, сакральное действие. Вглядишься в огонь, объяснишь ему причину своей боли. Я научу, как предают огню негативное прошлое. Мне помогает.

– Значит и у тебя…

– Не без этого. Жизнь – не фестиваль, не праздник. Проблемы, это то, что делает нас живыми.

Сидя у костра с кружкой горячего чая, вслушиваясь в лирические аккорды, в приятно расслабляющий голос Глеба, Вика почти задремала.

– Удивительно, думала она, – я его совсем не знаю, а мне с ним хорошо. Какую струну души задел этот странный мужчина, чего от меня хочет, зачем старается понравиться? Неужели я им увлеклась?

Так они и просидели до самого утра. Смотрели в огонь, на звёзды, молчали о чём-то очень важном. Под утро залезли в палатку, укрылись мягким пуховым спальником, обнялись, чтобы быстрее согреться.

Проснулась Вика от нежного прикосновения к щеке.

– Извини, Виктория, мы не успели договориться. Не хочу, чтобы ты обиделась, что не разбудил на рассвете. Чай и уха из карасей готовы. Можно приступать к главному блюду – встречать начало нового дня. Или ещё поспишь?

– Ну, уж, нет! Хочу рассвет. А ещё хочу сказать большое спасибо. Ты меня спас.

– От чего же? Неужели ты собиралась… из-за состояния, которое по ошибке приняла за любовь? Я же говорил, что живой огонь поглощает боль. Это был катарсис, Ты почти выздоровела. Пора начинать новую жизнь.

– Кажется… нет, это точно, я готова. Скажи, Глеб, как ты смотришь на то, чтобы преодолевать трудности вдвоём?

– Я тоже об этом думал.

Не унывайте, если не везёт,

Отбросьте груз печали непомерный,

Однажды невезение пройдёт

И канет в лету!

Вы же не бессмертный?

© Андрей Олегович

Есть люди, которых трясёт и плющит от слов удача и гарантия, потому, что их по жизни преследует невезение.

Самое интересное – им тоже кто-то завидует. Но об этом позже.

Ефросинья Аристарховна Плещеева, девушка приятной наружности, но слегка пухленькая по причине хорошего аппетита и невозмутимого характера (про таких девиц обычно говорят: куда положишь, там и лежать будет) росла в многодетной семье.

Лениться в семье Фросиных родителей было не принято. За невыполненные в срок задания и обязанности тятька наказывал жестоко, несмотря на то, что была она девушкой на выданье.

Ровесницы давно уже хороводились, ей же было не до того: приходилось вставать "ни свет, ни заря" и приниматься за хозяйские заботы.

Девочка была старшенькой, потому отвечала за всё и за всех.

С раннего утра до позднего вечера суетилась Фрося, исполняя тяжёлую крестьянскую работу, а в перерывах обихаживала ребятню.

Попадало ей часто.

Девочка постоянно хотела спать. Дремота могла её настигнуть в самое неподходящее время, даже за едой.

Нянькой Фросю определили года в четыре, когда та сама еле стояла на ногах.

Мамка всё рожала и рожала, иногда каждый год, а смотреть за детишками не имела возможности: работала на скотной ферме, дома держала живности до десяти и больше голов, не считая полусотни кур да гусей. Ещё сенокос, огород, ручная стирка.

К братьям и сёстрам, которых теперь вместе с ней было девять душ, Ефросинья относилась с любовью – родная кровь, но для себя твёрдо решила, что, ни при каких обстоятельствах не будет рожать.

Мечтала девушка о том времени, когда выпорхнет из родительского гнезда, когда освободится от нудной обязанности подтирать зады и носы, когда отоспится всласть.

Ни-ка-ких детей. Ни-ког-да. Ни-за что!

После восьмого класса Ефросинья Аристарховна намылилась улизнуть от постылых забот на учёбу в торговый техникум, но не тут-то было.

Отец как прознал про коварный план “хитромудрой” дочурки, рассвирепел. Хлестал со всей дури вожжами куда ни попадя, не обращая внимания на то, что побоями может порушить детородную функцию.

Перестарался, дубина стоеросовая. Но функция не пострадала.

Фроська неделю с лежанки встать не могла, хотя мамка ветеринара приводила. Тот уколы делал, мази целебные оставил.

Ребятня жалела сестрёнку. Собственно, это и понятно: она для них и отцом, и матерью была.

Девушка не плакала, терпела боль, сцепив зубы. Несмотря на мази, кровавые рубцы воспалились.