Эльвира Осетина - Приключения маленькой птички

И если я смогу сбежать, значит, сурд уже не сможет предъявить на меня права. Но как только я окажусь в его сэрти, и он наденет на меня браслеты принадлежности, то родители уже не будут иметь права меня вернуть. Сбежавшая самка до церемонии объединения, это позор для самца, поэтому самец упустивший самку уже никогда не посмеет за ней прийти в ее родовой кест или сэрти, максимум будет ждать ее следующего полета на скалы в день выбора и попробует украсть ее вновь.

Мои старшие сестры Арика и Эльса уже имеют по двое детей и обе всегда сбегают от своих самцов. А вот Сальса, самая старшая, сбежать на прошлом дне выбора не смогла и осталась в доме мужа. Арика и Эльса шептались, что Сальса сделала это специально, так как влюбилась в Ворика. Я была в шоке, но поверить в это можно было, так как Сальса была самая сильная и самая быстрая из нас, она даже братьев обгоняла во время тренировочных полетов. Ей уже более четырех сотен лет. И самое странное, что каждый раз в День выбора на протяжении всех четырех сотен лет, именно Ворик ее догонял. У них уже шестеро детей. Но у Ворика не хватило денег выкупить их у моего отца, только последнего самого маленького и смог забрать. И то отец долго сопротивлялся, и не хотел отдавать малыша Эбика.

Я встала и пошла к озеру. Посмотрела на закат и, зачерпнув в ладошки воды, уже хотела умыться, как дернулась от щелчка своей застежки на майке.

– Детка, я, кажется, сказал тебе искупаться, а не умыться.

Моя кофточка слетела с меня, а я только и успела прикрыть грудь руками. Эта его беспардонность на столько меня взбесила, что я, оборачиваясь, в порыве злости, почерпнула крылом побольше воды, и облила его с ног до головы. И пока он не успел мне ответить, подпрыгнула и, взмахнув крыльями, попыталась улететь.

Но когда я уже планировала быть высоко в воздухе, он успел меня схватить за ногу и дернул с такой силой, что я, не удержавшись со всего размаху, рухнула на землю, причем так неудачно, что упала прямо на крыло и услышала хруст.

Слезы брызнули из глаз, и я закричала от жуткой боли.

Краем глаза я увидела как замер с расширенными глазами сурд. Инстинктивно я попыталась встать, но пошевелившись, взвыла еще сильнее.

Он тут же подбежал и подхватил меня на руки. Я заскулила, так как крыло видимо распрямилось под собственной тяжестью, и мое тело опять пронзило болью.

– Какого Сэбиса, Оли! Зачем ты сделала это? – зарычал Архус, осторожно укладывая меня животом на песок, при этом еще и пытался убрать мокрые волосы со своего лица.

Я стиснула зубы, пытаясь превозмочь боль, чтобы не заплакать еще сильнее. У меня было двоякое ощущение, с одной стороны хотелось смеяться над мокрым, как лягушка сурдом, с другой плакать от боли. Так как, пока он укладывал меня, мое сломанное крыло каждый раз шевелилось под собственным весом и отдавалось болью во всем теле.

– Оли?

Я закрыла лицо ладошками и продолжала беззвучно плакать. Сказать что либо, у меня бы все равно не получилось, так как знала, что расплачусь еще сильнее. А сказать хотелось очень много, я в этот момент вспоминала все самые страшные ругательства, которые подслушивала у своих братьев, когда они устраивали между собой поединки или тренировки. Но сейчас я могла лишь всхлипывать, уткнувшись в песок. Последний раз я плакала, когда в детстве училась летать и сломала себе ногу. Мне было лет десять, наверное, и то меня обсмеяли все старшие братья и сестры, кроме Сторана, он всех разогнал и, подняв меня на руки, хотя и сам был ростом с меня, потащил обратно в кест. В нашей семье над плаксами всегда смеялись и потешались, поэтому, чтобы не случилось, я не позволяла себе прилюдно плакать, если уж совсем было худо, убегала в свою комнату, а там уже жалела себя от души. Но сейчас было настолько больно, что я никак не могла успокоиться.

Мы со Стораном часто играли в игры, он мог подкрасться ко мне и напугать, а я обычно обсыпала его песком или обливала водой, а потом быстро взлетала и улепетывала, пока он отфыркивается. Мы играли с ним в догонялки, он, конечно, догонял меня, и, ловя прямо в воздухе, щекотал и отпускал, но никогда вот так вот не кидал об землю, он вообще ни разу в жизни не делал мне больно, как бы я не злила его.

– Малышка… я не хотел… у меня рефлексы, понимаешь, – он начал гладить меня по голове, и я слышала в его голосе вину, – проклятый Сэбис, эти рефлексы уже выработаны годами, сотнями лет. Давай, я осторожно расправлю тебе крыло и наложу шину.

– Нет! – вскрикнула я, и посмотрела на него с ужасом, если сейчас он начнет опять трогать мое крыло, я, наверное, сознание от боли потеряю.