Диана Хант - Путь игрушки

Теперь же поезд – причем, не ее поезд – вот-вот уедет, и время отбытия в расписании значится то же самое, что и на ее билете…

Мишель от души помянула про себя нехорошим словом куратора Альберта, который смылся куда-то за час до поезда, сообщив, что магистры и адепты следуют в разных вагонах.

В отчаянье Мишель решила вернуться в здание вокзала и посмотреть на расписание еще раз, словно это что-то изменит. Может, она не заметила еще какого-нибудь окна на табло, может, там была какая-то сноска… Дурацкая мысль. Мишель знала, что рассмотрела табло вдоль и поперек, и даже расспросила прохожих на предмет, видят ли они то же, что и она… Совсем дурацкая. Но так хотелось в нее верить…

Спускаться в переход не стала, слишком людно, вместо этого воспользовалась верхним тоннелем. А когда скользнула в кишку, на лестницу, за спиной захлопнулась дверь.

Мишель, вздрогнув, оглянулась.

Сквозняк?

Не зная, зачем она делает это, вернулась на пару шагов назад и попыталась разомкнуть захлебнувшуюся сквозняком стеклянную дверь. Тщетно. Мишель барабанила ладошками по стеклянной поверхности, кричала, звала, жестикулировала, пытаясь привлечь внимание проходящих мимо людей. Тщетно. Никто и голову не повернул. Люди, казалось, не видели ее. Не замечали.

Всхлипнув и пообещав нареветься как следует, хоть бы и из жалости к себе, позже, когда сядет, наконец, в треклятый поезд, Мишель взлетела по лестнице и понеслась по тоннелю, ведущему в здание вокзала.

– Отдайте! – послышался чей-то жалобный голос. – Это моя тришула!

– Твоя, русалочка, никто и не спорит! – раздалось нагловатое, а затем послышался смех.

– Сейчас отдадим.

– Отдайте!

– А что нам за это будет, а, красотка?

– Может, отблагодаришь нас, так, как вы, хвостатые, умеете, а?

Мишель свернула за поворот и увидела, как в кругу парней мечется невысокая брюнетка с розовыми прядями в волосах. Смуглая, фигуристая, с пышной шапкой волос и пухлыми губами, очень хорошенькая. Парни, окружившие ее, нагло гогочут, перекидывают друг другу что-то, видимо принадлежащее девчонке, та ахает каждый раз, боится, что уронят, и это распаляет парней еще больше.

– А ну, отдайте, – Мишель сама не поняла, как у нее это вырвалось.

Сразу семь пар глаз уставились на нее. Шесть – нагло и вызывающе, седьмые, влажные, с облегчением и восторгом.

Впрочем, восторг тут же исчез из глаз девчонки, когда та скользнула по хрупкой фигурке Мишель взглядом. Оценила физические данные взявшейся из ниоткуда помощи, и, судя по поджатой губе, сделала неутешительный вывод. Рыженькая девушка со смешными косичками на плечах едва ли сильнее ее самой…

Видимо, такие же мысли посетили парней.

Их лица преобразились.

Стали еще более нахальными. Все как один, высокие, статные, смуглые, с негроидно-европейскими чертами лица. Мулаты – кто-то со светлыми глазами, кто-то с темными. В иной ситуации Мишель бы на таких засмотрелась. Как и любая другая на ее месте. От парней веяло чем-то диким и опасным.. Какой-то первобытной силой и звериной грацией.

Глаза одного из них, в котором Мишель безошибочно распознала главного, прошлись по ней таким липким взглядом, что девушка невольно поморщилась.

«А что бы отобрать у этой крошки, чтобы согласилась на что угодно, лишь бы вернули?» – говорил этот взгляд. А потом глаза парня победно сверкнули.

Увидел билет на поезд в ее руках, поняла Мишель.

Смуглый, вихрастый, с длинной осветленной на концах, челкой, парень направился прямиком к Мишель.

– Явно новенькая, раньше не видел, – раздалось у него из-за спины.

– И вполне себе ничего такая.

Тот, что приближался, осклабился.

– Смотрите, парни, кто это к нам пожаловал? Человечка…

Мишель сглотнула. Отступать было поздно.

– Сейчас же отдайте девушке то, что у нее забрали, – стараясь говорить как можно увереннее, произнесла она.

Парни переглянулись.

Смуглые, пречистые, с волевыми подбородками и наглым прищуром.

Тот, что подошел почти вплотную, белозубо ухмыльнулся:

– А то что, крошка? Нажалуешься папочке?

Вот, казалось, должно бы зарубцеваться это… «папочке», «мамочке», а ведь все равно, каждый раз, как впервые.

– Подкидыш! Подкидыш! Даже твои родители отказались от тебя, как только увидели! Ты мерзкая! Отвратительная! Тебя никто не любит! Ты никому не нужна! Отдай свои конфеты и мы тебя, так и быть, не отлупим! – в голове загудели голоса сводных братьев и сестер. Нет, они бывало, были добры к ней, пожалуй, даже, снисходительны, но до поры до времени. Во время ссор всегда ополчались против. Они были семьей… А она – подкидышем.