Наталья Шагаева - Роден

Проще назвать места, где у меня нет рисунка. Лицо из принципа не забиваю, ладони тоже, все остальное – мое полотно, на котором остались еще светлые пятна, для дальнейшего заполнения моей биографии. Я кайфую от боли, которая приносит игла, забивая мне под кожу краску. Я зависим и болен, и, если вы не в теме, то никогда меня не поймете, но я вас не осуждаю, когда вы брезгливо или с ужасом смотрите на меня, я сам себя иногда не понимаю…

Вдыхаю прохладный вечерний воздух, с минуту просто стою на крыльце студии, щелкаю газовой зажигалкой, рассматривая вечно куда-то спешащий народ. Зависаю, пытаясь собрать в кучу вялотекущие мысли, вроде, все сравнительно хорошо, но на душе неспокойно, чего-то не хватает… будто от меня оторвали часть и без нее я неполноценный. Странное чувство, новое, какой-то внутренний резонанс. Мне всего двадцать пять, а чувствую себя на шестьдесят…

Трясу головой, пытаясь выгнать из себя хандру. Надо просто оторваться у Димона, да так, чтобы стыдно было вспомнить. Прыгаю в свой спортивный БМВ и давлю на газ, бросаю сцепление, эффектно, с визгом, выезжаю со стоянки. Резину я, конечно, жгу по полной, но это стоит ошарашенный парочки женщин, которые крестятся, в ужасе отлетая в сторону.

Поднимаюсь на второй этаж и звоню в родную квартиру, место, где я вырос и до определенного возраста был счастлив. Слышу, как сестренка подбегает к двери, открывает, и тут же бросается мне на шею.

– Ну привет, Светлячок, – целую сестренку в щеку и маленькая кокетка подставляет вторую. – А это что у нас такое? – указываю на розовые губы.

– Это помада! – отвечает она, строя мне голубые глазки.

– А не рано ли краситься?

– Мне десять лет! – с гордостью сообщает она, словно уже совершеннолетняя.

– Ну это меняет дело, – усмехаюсь я, скидываю толстовку, и прохожу в квартиру. – Где мама?

– Ушла к тете Лене.

– Точно к Лене?

– Да, она ей звонила, – с недовольством цокает Светик, закатывая глаза. – К нему она давно не ходила, и он не звонит.

«Он» – это наш отец. Он не живет с матерью, поскольку пять лет назад ушел от нее и Светика к любовнице. Но по иронии судьбы год назад попал в аварию и мог остаться инвалидом. Его любовница благополучно кинула отца, не желая выхаживать инвалида. Угадайте, кто это делал? Конечно, моя мать! Почти год она выносила за ним утки и кормила его с ложки, подняла на ноги, бегая по врачам. Она его простила, а мы – нет. И дело даже не в любовнице, а в материнских слезах, она буквально умерла, когда он предал ее и ушел. А сейчас я не могу простить ее за то, что она опять с ним. Я запретил отцу появляться в нашей квартире, но мать бегает к нему тайком. Вот такая любовь, которую мне не понять… Человек, предавший тебя, спокойно бросивший ребенка, при случае сделает это еще раз.

– Ясно, ну пошли, показывай свой проект, – иду в комнату к сестре, помогать подготовить презентацию к окончанию учебного года. Светик выбрала тему «современное искусство», и я должен ей помочь, как наглядный «образец» этого искусства.

– Возьми меня завтра к себе на работу? – ноет Светик, – Я по Ли соскучилась. Она обещала проколоть мне уши.

– Ты же боялась? – вот такой парадокс. На моем теле шесть проколов, а моя сестренка в десять лет боится проколоть уши. Как-то я час бегал за ней по салону со специальным пистолетом.

– Нет, я решилась, и сережки, которые ты подарил, хочется надеть. Они такие красивые.

– Хорошо, – поправляю русые мягкие волосы, убирая их с ее лица. – В обед заеду за тобой. – Вынимаю из кармана деньги для матери и оставляю на тумбе. Наклоняюсь, целую сестренку в висок, и вдыхаю ее еще детский запах. – Все, закрывайся. Если мать не придет через час, позвони мне.

– Да у Лены она! Можешь подняться и убедиться, – ноет Светик, показывая наверх.

– Хорошо, верю, – усмехаюсь я и покидаю квартиру.

Заезжаю к себе на квартиру, быстро принимаю душ, надеваю черные джинсы, футболку, которая приятно обтягивает мышцы. Меняю кожаный браслет на массивные металлические часы, надеваю легкую кожаную куртку с высоким воротником, закидываю в карман несколько ультратонких презервативов и спешу на вечеринку.

У Димона собрались все свои, как сказал сам хозяин дома. Но многих я не знаю. В огромной гостиной развешаны лучшим работы Соловьева, в основном обнаженные девушки в эротичных позах. Все фото черно-белые, ничего лишнего и отвлекающего, только натуральная природная красота. Нет, это не выглядит развратно, это красивые тела с ракурсов, которые может поймать только Дмитрий. Я все время зависаю на его женщине – зиме. Белоснежная кожа, я бы сказал неестественно бледная, белые волосы и черные, как бездна, глаза. Я влюблен в эту женщину, но Димон не выдает мне ее данных, говоря, что как доктор не имеет на это право. Во всем остальном это простая пьяная вечеринка, где царит небольшой разврат. Димон хочет оторваться перед масштабной работой.