Мария Зайцева - Моя. Я так решил

И я целую ее, вылизываю жадно, не умея надышаться, напиться ее сладостью.

– Боже, боже, боже…

Эва без остановки что-то шепчет, руки ее то раскидываются по белому полотну простыни, то стараются достать мои волосы, зарыться тонкими пальцами, словно прося остановиться, или приказывая продолжить.

Когда она неожиданно хрипло вскрикивает и выгибается, я даже не понимаю, что происходит, настолько не в себе. Настолько сошел с ума.

Машинально придерживаю за бедра, прижимаюсь, с наслаждением ловя все отблески кайфа, а затем скольжу вверх, чтоб насладиться безумием и растерянностью в темных, как сама аргентинская ночь, глазах.

– Нет, – опять повторяю свой ответ на ее единственный вопрос, заданный в самом начале этой ночи, – не-е-ет.

Последнее длинное «не-е-ет» у меня получается синхронно с таким же длинным движением. В нее. В тесноту, влажность. Сладкую и утягивающую. Я еще не на дне, оказывается. Я погружаюсь. Тону. Умираю. Воскресаю. Опять умираю. Каждое движение в ней синхронизируется с безумным выражением в глазах. И нет. Это не секс. Я знаю. Я умею отличить. Теперь умею. Научился.

Это – блядское погружение. Это – с головой. Это – с сердцем. Это – со всем.

– Еще… – ее губы еле двигаются, и получается выдыхать тоже синхронно с моими, набирающими силу и жесткость движениями, – еще, еще, еще…

– Да, – отвечаю и прижимаюсь к распахнутому рту, чтоб сделать погружение окончательным.

И чтоб не одному мне перестало хватать воздуха. Не буду один тонуть. Только с ней.

Эва переплетается со мной руками, ногами, обхватывает, тянется, обвивает, как белая, гибкая лоза – темный камень, опутывает собой, мы сливаемся в одно, и ощущение такое, что теперь всегда так будет.

Движения становятся неторопливыми, я сознательно замедляюсь, потому что хочется тянуть этот момент, хочется его переживать снова и снова…

Хотя, у нас впереди вся ночь. И вся жизнь. Эва еще не в курсе просто, но я уже все решил.

– Пожалуйста… Пожалуйста… – она не выдерживает первой, сходя с ума от моей мучительной медлительности, нетерпеливая какая…

Перехватываю ее беспокойные руки, укладываю жестко над головой, приподнимаюсь, невольно усмехаясь от жажды и паники в темных глазах:

– Нет… – это будет теперь моим любимым словом, – нет…

Она прикрывает веки, вздрагивая всем телом в такт моим движениям, так сладко, так отзывчиво, что хочется мучить ее дольше и дольше. Уже за один этот вопрос о нерешительности с женщинами…

И за ее мнимую уверенность, что это она здесь ведет, что это она – управляет.

Не ведет. Не управляет. Все будет так, как я решил.

И кончит она только тогда, когда я захочу.

Когда я решу.

Резко выхожу, под негодующе-жалобный стон, становлюсь на колени и переворачиваю ее на живот, падаю сверху, заставляя уложить ладони на спинку кровати и сомкнуть покрепче.

– Полетели, Эвита, – шепчу ей, врезаясь в податливое тело уже под другим углом, и это изменение положения дает долгожданную разрядку.

Эву трясет, выгибает, она стонет жалобно и протяжно, но рук не убирает от спинки кровати, наоборот, сжимает сильнее, словно понимая, что еще не все. Еще далеко не все.

Я же нерешительный… Не решил пока, сколько раз позволю ей кончить.

Набираю скорость, придерживая за гладкие бедра и наслаждаясь роскошными видом сзади, провожу пальцами по выступающим позвонкам. Охеренная.

Голову дурманит от кайфа, наклоняюсь, нахожу пальцами клитор, надавливаю…

– Кончай, Эвита, – приказываю тихо, и она подчиняется.

Умираю от ощущения частых, сладких сокращений, глажу, глажу ее…

Самая крутая ночь в моей жизни. Аргентинская патока.

Эва стонет опять, держится за спинку кровати, ритмично бьющейся о стену…

И ее белые тонкие пальцы, судорожно вцепившиеся в темное дерево – шикарная финальная нота.

Наклоняюсь опять, сжимаю небольшую, острую грудь, вытаскивая из Эвы еще один долгий-долгий стон… И кончаю. Словно умираю.

Падаю на мокрое от возбуждения тело, жадно вдыхаю наши перемешавшиеся ароматы.

Кайф… Какой кайф…

Теперь попить.

И еще разок.

Сползаю с Эвы, напоследок сладко лизнув тонкую линию позвонков у шеи, подхватываю бутылку воды у кровати, жадно пью, потом протягиваю своей любовнице.

Она уже перевернулась и лежит на спине, оглушенно глядя в потолок.

– Боже… Боже… Ты – монстр…

– Пить будешь, Эвита?

– Да. И спать.

– Нет, у меня еще планы на тебя.

– Не-е-ет…

– Да.

Утром мне в глаза светит беспощадное аргентинское солнце. Матерюсь спросонья, щурюсь, шаря по кровати.