Наталья Авдушева - Рыжая фея из глухомани

И сейчас, несмотря на боль, я просто тону в этих ощущениях тепла. С трудом открываю глаза. Из волшебного чувства уюта попадаю в сказку наяву. На краю постели, поджав под себя ноги, сидит юное создание – какое-то воплощение нежности и хрупкости. Кажется, сейчас повернётся и на спине будут видны прозрачные воздушные крылышки. И волосы, какие-то сказочные волосы! Или в свете бра они кажутся такими немного фантастическими. В жизни таких не видал! Копна не рыжих, а именно золотистых волос небрежно собрана наверх заколкой, но непослушные, в мелкий завиток, пряди пушистым золотистым облаком обрамляют лицо девушки. Очень милое лицо – нежная кожа с лёгким румянцем, тёмные брови и ресницы, прямой небольшой носик и какая-то совсем сногсшибательная детская припухлость губ. Она сидит ко мне вполоборота, наклонив голову, и что-то рисует карандашом.

– Ты кто, нимфа? – с трудом, то ли шепчу, то ли хриплю я.

– О, ну, наконец-то!

Смотрит на меня, а я тону в её темно-зелёных, как лесной мох, глазах. Нимфа и есть! Может, я сдох? И такие как я, попадают не в рай, а вот к таким нимфам? Тогда я сто раз согласен!

– Не шевелись, пожалуйста, ещё чуть-чуть! Я дорисую глаза. У тебя лицо очень красивое, хотела оставить себе на память.

– Где я?

– Мы с Максом нашли тебя возле нашего сена. Ещё бы немного, и ты бы мог замёрзнуть.

– Макс… – это муж?

– Брат. Ты был без сознания. У тебя щиколотка подвёрнута и воспаление лёгких, но сейчас уже температура спала. Ты двое суток был без сознания, и температура никак не хотела спадать. Я ставила тебе антибиотик, но ночами всё же ещё и уксусом протирать приходилось. Главное, руки спасли, я даже не надеялась…

– Как тебя зовут? – в голове вертелось много всего, но говорить приходится через такую боль, что невольно дозирую слова.

– Фая. Макс нашёл в овраге твой телефон и документы, поэтому я знаю, что тебя Лёшей зовут. Но дети тебя уже Лешим окрестили, не обижайся на них. Они не видали ещё таких… огромных.

Она улыбается и продолжает болтать, поражая меня своей непосредственностью и какой-то детской чистотой, не испорченностью. Как будто мир, с его грязью, болью и подлостью прошёл мимо, не задев даже края её платья. Её звонкий, но не раздражающий, а приятный слуху, голос, продолжает заполнять пространство.

– Телефон, правда, был сильно намочен, лежал в ручье, мы не стали включать. А документы более-менее целые. Вещи твои я постирала. А, вот ещё, наверное, надо кому-то позвонить, сообщить, что ты у нас, и всё в порядке. Ну, там, маме, жене, ты же помнишь номер?

– Жены нет, мамы нет. Иванычу, егерю только. Наверное, уже МЧС поднял.

Диктую номер, она пишет его тут же, на рисунке.

– Можно… посмотреть?

– Конечно. Только я не художник. Взрослых редко рисую, не получается. Вернее, я вижу их не так, и рисую, как вижу, никому не нравится. Я вижу их детьми. Так и рисую. Зато малышам в детском доме всегда нравилось, когда я их рисовала.

С удивлением рассматриваю свой портрет. Не знаю, как это назвать – талант? Дар? Я бы сказал, что её Боженька поцеловал! Вроде и моё лицо, и в то же время действительно вижу лицо какого-то отчаявшегося ребёнка-волчонка. Таким я был когда-то и думал, что зарыл это в себе, глубоко и навсегда, а она это видит.

– Ты видишь меня таким? – с трудом хриплю я.

– Ну, – пожимает плечами, – я вижу твоего ребёнка, что всегда живёт в тебе. Он потерянный и очень одинокий. Таких детей я рисовала в детском доме. Там тоже все потерянные и одинокие.

Тяжело вздохнув, закрываю глаза. Это закрытая страница, и мне совсем не хочется об этом говорить. Ни с кем.

– Лёш, ты поспи, я тоже пойду. Я знала, что ты должен был прийти в себя, поэтому сидела, ждала. Кризис прошёл. Давай только горло тебе набрызгаю, пока без сознания был, никак было. Давай, сначала посмотрю. Болит ведь?

Подтверждая, молча прикрываю веки. Деловито хмурит брови, подходит ко мне с ложкой.

– Скажи «А-а»

Послушно открываю рот, внутренне улыбаясь. Интересно, сколько этой деловой пигалице лет. 20? От силы, 23.

– Да, горло красное ужасно. Сейчас набрызгаю, завтра будет уже легче. И леденцы положу. Ещё вот морс, пей обязательно. А кушать уже утром принесу, хорошо?

– Ты врач?

– Училась на фельдшера, потом медсестрой работала немного в детском доме.

– Почему в больницу меня не отправила? Возишься тут со мной…

– Лёша, ты в больнице-то лежал хоть раз? Я-то лежала и знаю, какое там отношение и насколько всем плевать. Руки твои бы там не спасли. Да и вообще могли бы загубить. Пока бы довезли, пока оформили, а там пересменок, да выходные, лежи, пока врач решит, что с тобой делать. Тут на минуты счёт шёл, руки ты так поморозил, я боялась, что гангрена может начаться. Но всё обошлось, спасли.

Читать дальше