Екатерина Смолина: Яд для демона

— Анранар, вам ведь всё равно придётся поговорить.

— И ты её ещё и защищаешь?! — слабо отозвался любимый голос. — Да вас обоих убить мало, — громко рыкнул Анран, — и не смей её сюда даже впускать, иначе за последствия я не ручаюсь!

— Ты бы хоть выслушал…

— Мне не нужна в семье женщина, не способная держать себя в руках!

— Это моя вина… — сокрушённо признал Трег.

— Она взрослая женщина, и не надо самонадеянно думать, что всё зависело только от тебя. Хватит. Всё кончено. За любую глупость рано или поздно приходится отвечать, — ей в первую очередь! — зло рыкнул. — Предательница! Пусть катится ко всем демонам и живёт, как раньше жила, — знать не хочу ни тебя, ни её…

Подъезжая к монастырю на своей новой каурой лошадке, всё же подаренной на прощание Тарринаром, я во все глаза любовалась природой. Дорога выдалась тяжёлой, два раза пришлось пережидать грозу, а один раз нас чуть не накрыло осыпавшейся скальной крошкой. И только сейчас, когда дорога стала ровной и прямой, мне удалось оглядеться.

Несколько лет назад я впервые посетила гору Отцов, что гордо возвышалась к северо-востоку от столицы. Но тогда я была маленькой запуганной девочкой, и мне было не до местных красот. А зелёные горы поражали своей девственной торжественностью и величием. И храм, вырубленный частично в скале, завершал монументальное возвышение.

Сегодня был праздник, день восхождения Афресии в семёрку. Ворота были открыты для всех. После всего, что со мной произошло, я просто не могла не пойти поблагодарить богиню за помощь. Как бы там ни было, а именно она решила исход битвы, и заслуживала подарков и внимания.

С нанэри мы встретились у входа в кельи — я как раз шла навестить её. Она, как и всегда была восхитительна, даже в своей тёмно — синей праздничной робе до пола, в которой только видны очертания замечательной фигуры. Эрегиний некрасивых не бывает.

— Девочка моя, ты вернулась? Как же я тебе рада!..

— Нанэри!.. — тепло обняла настоятельницу в ответ. (нанэри — настоятельница)

Мы много разговаривали сначала за чашкой чая, а затем за ужином. Я не знаю, как так вышло, что рассказала всё, — не собиралась ведь! Но когда закончила рассказ, то ощутила опустошённость.

— Жаль… Судя по твоему рассказу, ты могла бы попытаться поговорить.

— О чем? Всё что он хотел сказать — уже сказал.

— Он мужчина, а все мужчины собственники. Именно поэтому ни одна жрица Афресии так и не нашла семейного счастья. Наша гармония — быть с разными мужчинами. Выбирать тех, кто по нраву, но лишь на пару ночей. Разве ты не помогала людям, не лечила их? Но у них свои ценности и своя мораль. Их законы об отношениях между мужчиной и женщиной не применимы для нас. Так же, как и наши кажутся им неприличными и грязными. Но ты только посмотри на этих ворчунов в день открытых дверей храма! Если грязное — зачем тогда преодолевать такой путь, не зная толком, что их ждёт, и мараться?

— Было лучше, когда эрегинии считались мифом, и о храме знали лишь посвящённые…

— Рано или поздно это всё равно бы произошло. Хорошее в этом тоже есть — деньги несут, работников нанять для ремонта крыши или водопровода не страшно. Знают теперь, с кем связываются, понимают, что их ждёт, если оступятся хотя бы неучтивым взглядом.

Я тепло и грустно улыбнулась. Вот и всё. Здесь мой дом, где не нужно ни в чём оправдываться.

— Тётушка Савинар, можно я останусь? Не хочу больше возвращаться. Мне нет там места.

— Врата храма Афресии всегда открыты для её дочерей. Конечно оставайся. Когда придёт срок, ты выберешь себе мужчину из прихожан и подаришь ему ленту. Ты знаешь наши правила.

— Я не хочу, нанэри… Не хочу больше связываться с мужчинами. Даже для поддержания дара…

— Всего одна ночь хотя бы в месяц, Сарнай. Это же не сложно.

— Не хочу.

Она тяжело вздохнула.

— Ты потеряешь свой дар и погибнешь, девочка. Тебе нужна энергия…

— Пусть. Зато я успею сделать что-то для себя, не опасаясь ни чьих взглядов или жестов. Я хочу быть счастлива, Савинар. Хоть немного.

Ей нечего было мне возразить. Я осталась. За несколько недель, проведённых здесь, я узнала, что на храм неоднократно нападали. Только совместные молитвы не дали проникнуть в храм ни демонам, ни рарванам. Они оказались бессильны, — вот почему охотились на меня!

Я вновь упражнялась с мечом, делая гораздо большие успехи, чем прежде. Не ленилась помогать в храме. Но больше всего мне нравилось ухаживать за садиком, а по вечерам, после молитв Афресии, ужина, душа и отбоя, — рисовать угольками на бумаге. Рисовала бездумно, но странные картины. Словно на бумаге выплёскивалась часть меня. Зато они несли успокоение.