Алексей Плуцер-Сарно - Русский мат. Поэмы XVIII–XXI вв

На Земле сейчас свой рай.
Кого хочешь выбирай

Хочешь Машку, хочешь Дашку,
Хочешь раком, хошь в стояк,
Хошь за деньги, хочешь так

Платят те кому дают,
Платят те кого ебут,

Век живи не умирай,
Где ебешься, там и Рай!!!

И безмятежна, и тиха,
Над спящим миром ночь мерцала.
Одна бессонная блоха
По ляжке Наденьки блуждала.

По ляжке Наденьки скользя,
Она вдруг прыгнула с размаха
И очутилась ниже паха,
В том месте, что назвать нельзя…

Нельзя!.. Не правда-ль это дико?
И почему, желал бы знать,
За грех считается великий
Ту часть у женщин называть,

Где отвели квартиру чести,
Куда не только старый хрен,
Но всякий истый джентельмен
Поцеловать готов, конечно.

Я сам не только что не прочь,
Но, говоря чистосердечно,
Всегда на это был охоч.
А у молоденькой девчонки,

Подросточка в семнадцать лет,
Вкус удивительный в пизденке.
Барков, известный вам поэт,
Вам это скажет под присягой

Над бочкой пива или флягой.
Но я прошу вас извинить
И с лицемерием суровым
Отнюдь не стану этим словом

Я впредь бессмысленно финтить.
Итак, отбросивши без страха
Притворства пошлую узду,
Скажу вам прямо, что с размаха

Блоха попала… на пизду.
Надин спокойно почивала,
Ей было жарко; одеяло
Скатилось с девочки моей,

Рубашка с плеч ее свалилась
И снизу кверху закрутилась
Да так, что девочка была
Совсем раскрыта и гола.

Нескрытые холстом рубашки
Виднелись титеньки и ляжки,
С разрезом узенький лобок,
Где уж кудрявился пушок.

Надин спала, раздвинув ножки,
У ней все было на виду
И, стало быть, бессонной блошке
Путь был открыт в ее пизду.

И блошка, пользуясь бесстыдно
Свободой этой, поплелась,
И благо, что ее не видно, —
В пушок кудрявый забралась.

Меж губок пиздочки невинной
Нашла лощинку и по ней
Спустилась далее беспечно
На клитор девочки моей.

Лизнула — вкусно, объеденье…
И блошка, в жарком упоеньи,
Вцепилась в клитор горячо.
Почуяв зуд, Надин спросонку,

Желая клитор почесать,
Вложила пальчик свой в пизденку
И начала им в ней копать.
Но непривычное движенье

В пизденке девочки моей
Произвело вдруг ощущенье
Досель неведомое ей.
Устав изрядно, все же Надя

Руки не отнимала прочь
И, бессознательно вверх глядя,
Желала лишь продлить бы ночь,
Сжимая пиздочку украдкой.

И в первый раз с своей кроваткой,
С постелькой тепленькой своей
Расстаться жалко было ей.

И первый раз ей захотелось
Понежиться, да и поспать,
Тем более, что ей вставать
Причин особых не имелось.

Окончив завтрак, все семейство
Туда-сюда поразбрелось.
Во след господ ушло лакейство.
Все, чем могло позанялось:

Маман уехала к обедне,
Папа ушел в свой кабинет,
За братьями простыл и след,
И с книжкою французских бредней

(То, кажется, был Поль Лекок)
Ушла француженка в лесок.
Надин, и вслед за ней кадетик,
Одни отправилися в сад.

Она — с работой, Ваня — с книгой.
Что за нужда стеречь ребят?
Они — не крошки, не споткнутся,
Не упадут, не ушибуться…

Положим, скажете вы так:
Но есть опасности другие.
В их годы… Что вы говорите?
И как вам, право, не грешно

Подозревать птенцов невинных
В каких-то замыслах бесчинных!..
Она — подросток, он — кадет.
Они совсем еще ведь дети:

Семнадцать, восемнадцать лет.
Какие страсти в годы эти,
Скажите сами? Нет, ей-ей
За вас мне, право, даже стыдно…

Вот, посмотрите на детей:
Из дома их совсем не видно.
По саду в разные концы,
Отправясь разными путями,

Бог весть какими уж судьбами
Они сошлися, хитрецы…
Надин в тени глухой куртины
С шитьем сидела, углубясь.

Кузен пришел и, не спросясь,
Тотчас подсел к своей кузине.
"Ну, что угодно Вам, синьор?" —
Она с достоинством спросила.

"Позвольте чмокнуть разик!" "Что?
Я зла, проваливай, верзила!"
"Поцеловать позвольте Вас!"—
Шепнул он, не спуская глаз