Анна Данилова - Лора. Любовь – это всегда больно…

Не в силах сдержать слезы, Лора выбежала из квартиры. Перелетая через ступени, спустилась вниз и уже через минуту гнала машину в сторону моста.

Она остановилась в своем излюбленном тихом месте в нескольких десятках метров от дороги у красно-желтых зарослей дикой смородины и шиповника, вышла из машины, села на поваленное дерево и принялась рассматривать кусок коры. В тридцать лет не знать, чего хочет от тебя мужчина? Ну и пусть он уходит. Лора поняла вдруг, что от этой мысли ей стало легче. Неужели она неосознанно стремилась к одиночеству? Как иначе можно объяснить отсутствие боли? Чувство собственницы напомнило ей, что ее обокрали. Но что у нее пропало? Муж? Друг? Любовник? Они с Борисом избегали разговоров на такие темы: о любви и взаимоотношениях мужчины и женщины вообще. Просто существовали, заботясь друг о друге и совершая как ежедневный ритуал нечто, значения чего Лора не понимала и действовала, скорее подчиняясь чувству долга, нежели инстинкту. Единственное, за что цеплялось сознание, – это нежность, с которой Борис все это проделывал, и все же она относилась к физической стороне их отношений с какой-то долей досады: все было с ее стороны наиграно, фальшиво, с ароматом самообмана. И вот теперь, потрясенная увиденной, вернее, подсмотренной сценой, натуральной и грубоватой, она вдруг позавидовала этой блондинке, раскованной и откровенной в своих желаниях. Внимательным женским взглядом Лора сумела рассмотреть эту женщину с головы до ног в прямом смысле и нашла, что ее тело далеко не безукоризненно. Но что проку от роскошных форм и гладкой кожи, если мужчине нужно что-то другое, необъяснимое? Как бы ей хотелось сейчас раздеться прямо здесь, в лесу, пройтись босиком по прохладной, устланной рыжей листвой земле и чтобы ее непременно кто-то увидел. Увидел и восхитился. Понимая, что у нее начинается бред, Лора загасила сигарету и, поклявшись себе больше не курить и не думать о Борисе, села в машину и направилась в город. Жизнь продолжалась. Дрынов ждал от нее интервью с Седовым. Теперь главное заключалось в том, чтобы этот новоиспеченный директор оказался на месте. Она, конечно, сглупила, не перезвонив ему, чтобы поконкретнее договориться о времени.

Он сидел за огромным столом со множеством телефонных аппаратов. Посреди разноцветных глянцевых папок с бумагами и стопок с рекламными журналами стояла мраморная статуэтка, изображающая сидящую по-турецки полуобнаженную женщину. Когда Лора вошла в кабинет, Седов держал статуэтку за голову и о чем-то сосредоточенно думал. Ей даже показалось, что секретарша впустила ее по ошибке, не справившись о занятости шефа. Вот таким она впервые увидела Игоря Львовича. Темноволосый, худощавый, высокий – это было ясно, несмотря на то что Седов сидел, – пронзительные ярко-голубые прозрачные глаза с черными, как будто выпуклыми зрачками. Лицо его было словно напудрено – настолько он был бледен. И только темно-красные крупные губы свидетельствовали о том, что в его бледности повинна не болезнь, а особая матовость кожи.

– Вот, – проговорил он тихим сухим голосом и протянул Лоре лист бумаги с отпечатанным текстом.

– Что это? – не поняла Лора, принимая листок и улыбаясь в душе произошедшему недоразумению – он явно спутал ее с кем-то.

– Это ваше интервью. Мне звонил Дрынов и предупредил о вашем визите. Я же понимаю, что вы не собирались спрашивать меня о моей личной жизни или, скажем, о том, какой одеколон я предпочитаю. Я записал все вопросы, какие могут интересовать журналиста вашего плана и тут же ответить на них. Здесь все, что касается моего приезда к вам, и план предполагаемого переоборудования комбината. В тексте много цифр, вам они покажутся интересными.

Он говорил настолько тихо, что Лоре приходилось прилагать усилия, чтобы услышать. «Он шизофреник».

Она пробежала глазами текст, и ей стало не по себе. В более идиотскую ситуацию она еще не попадала. Значит, день такой. Она сложила вчетверо листок, спрятала в сумку и встала.

– Что ж, я вижу, что вы времени даром не теряете. Кроме того, я благодарна вам за то, что вы сэкономили и мое время. Если бы все действовали так же, как вы, то моя работа превратилась бы в синекуру. – Она повернулась на каблуках и, почему-то виляя бедрами, как десятиклассница, которая хочет понравиться экзаменационной комиссии, направилась к выходу. Она замерла, боясь пошевелиться, и подумала, что ослышалась или вовсе сошла с ума. Лора осторожно повернула голову и, встретившись взглядом с Седовым, сделала вид, что не расслышала.