Долгий сон

Будто поняли, так же дружно растаяли — так и не поняла, люди иль нелюди, жить иль нежить?

Спросить не успела, куда идти дальше — вход на две части шел. Пошла налево — по сердцу. Снова тень, но уже под потолком — светится слегка-слегка, будто туман на старом болоте. Ну, это не страшно — таких, как ты, уже видела. Лучше бы кого другого на стражу поставили — ты же бессловесный, у тебя и путь не спросишь. Ишь, глазами крутит, пугает — пугай-пугай, раз я тебя увидала, значит, ты сам мне показался. Значит, уже пропущена: на врага Раш-стражец нападает страшной невидимкой. Епифан показывал такого, как ты, в первый раз — валун-валуном, ну не больше как в две головы размером. А потом удар словно молниями: паутинные нити в стороны и к цели — да только от той паутинки сосновые стволы словно бритвой режет и камни дымятся, как суп на костре. Епифан говорил, что лихого иль злого человека такие паутинки ломтями режут… Тьфу ты…Аж передернулась…

На всякий случай слегка замедлила шаг, чуть-чуть поклонилась верхнему стражнику — и показалось, будто тот в ответ подмигнул. Нет, конечно же, показалось — у него ни глаз, ни век-то нет, одна голова… Откуда же глаза, чем подмигивал? Почему их вижу? Решить вопрос не успела — поворот и снова тени, снова с обеих сторон.

Но уже светлые и шаги слышны — значит, что-то людское. Нежить так не ходит. Точно — люди! Однако лиц и вовсе не видно под светлыми накидками. Котомку сняли с плеча, не спросив. Холстяную рубашку сдернули, заметить не успела — вроде и не грубо, так скользнуло, будто и не было завязок у ворота. Лихо раздели, служивые! Дернулась было, но успокаивающе легли на плечи руки — не бойся, так надо. Ну надо так надо, однако же… Не, не то чтобы холодно, хотя и морозно, просто телешом идти… Ну, стыдно, что ли…

Вздохнула, послушно пошла вперед, отгоняя мысли о том, что идет нагая, как в день рождения. Даже руки не дернулись, прикрыться, когда снова по бокам светлые накидки — ага, поняла. Ей такую же протянули — не, от морозца вроде не прикрывает, просто от лишних глаз. И странный все равно морозец — ноги не леденеют, босиком по камням, а холодок как внутри всего. Пробирает, хотя терпеть можно. Ладно, потерпим. А теперь куда?

Все исчезли, будто и не было. Налево? Направо?

Ну и пусть. Пойду, куда не положено — сами виноваты. Шагнула, склонила голову под низким сводом, снова распрямилась. Уу-у-ух ты!

Аж ты цельный дом под землей — с ровным полом, крышей, с сундуками по стенам и хитрыми такими полочками-пристеночками: а на ни-и-и-их! От пола до потолка, куда глаза хватает — свиточки… свиточки… свиточки… Вот бы сюда Березиху! Она над своими сундуками трясется, будто там весь мир упрятан. А тут таких сундуков, что песка на речке!

Оглянулась — никого. Постояла. Еще постояла. Скушно… Оглянулась третий раз, несмело протянула руку к пристеночку. Взяла свиточек, глазами стрельнула — не-а, не наши буквицы. А вон тот? А тот?

Сзади ударом хлопнуло — оглянулась: филин! Ух ты, какой здоровущий! Глазищи блюдцами, когти в ладонь… Урукнул-угукнул, испугать хотел. Фиугушки, не таких видали… Чего крыльями-то захлопал? Куда идти? За тобой, что ли? Ну, надо, так пошли…

Ша-а-аг!

Гомон, визг, то ли хохот, то ли ругань — у них иной раз и не поймешь. Не люди, а грохотули какие-то! Аньтика вроде никуда не бегала, ничего не спрашивала — или только показалось, что не бегала? Потому как возникла рядом, словно из-под камня выскочила, и жарким шепотом:

— Там свадьба будет! — Покраснела, будто ее саму сейчас замуж выдавать будут, прыснула в ладошку. Ну что за девка…

Олия вздохнула, напустила на себя серьезный вид и тоже вдруг покраснела : свадьба, это… Это ой-ой-ой! Интере-е-есно!

— Пошли невесту смотреть! — Сначала шагнула вслед за Аньтикой, потом остановилась. Ну что я, в самом деле, как девчонка, невесту глядеть… Эка невидаль, а то мы всяких там невест и ихних нарядов не видали!

А где ты их видала? На трех свиточках Березихи и один-единый разочек живьем, когда одну из сестер-белиц в замужние дела провожали! Ну и ладно… Все равно невидаль… Или все-таки поглядеть? Неужто и у них, как с Саянкой, будет?

Рева и причитаний у сестер-белиц было немеряно: правда, скорей делали вид, что горевали да слезами заливались. Не силком же, а по согласию уходила в замужество Саянка — чего уж горевать-то! Однако так велено, и так повелось — слезами косы обмыть, слезами девичьи годы проводить.

Так и утиралась Саянка не рушником, не косынкой, а распущенными концами собственных кос — уже и слез не было, и хитрющая улыбка нет-нет как промелькнет, а все одно — косой по щекам провела, брови ссупонила, а подружки-белицы как по команде навзрыд всхлипывают. Вот дурехи…