Оскар Уайльд
Телени, или оборотная сторона медали
— Расскажите мне всё с самого начала, де Грие, — перебил он меня. — Как вы с ним познакомились?
— Это произошло на большом благотворительном концерте, в котором участвовал и он. Хотя любительские представления — одно из множества бедствий современной культуры, я счёл своим долгом присутствовать, поскольку в числе патронесс была моя мать.
— Но он ведь не был любителем?
— Конечно, нет! Однако в то время он только-только начинал завоёвывать известность.
— Ну хорошо, продолжайте.
— Когда я подошел к своему stalle d’orchestre [1] «место в партере» (фр.). Здесь и далее примеч. ред.
он уже сел за рояль. Первым, что он сыграл, оказался мой любимый gavotte [2] «гавот» (фр.)
одна из тех приятных, лёгких, изящных мелодий, что навевают запах lavande ambree [3] «янтарная лаванда» (фр.)
и напоминают о Люлли и Ватто [4] Люлли Жан-Батист (1632–1687) — знаменитый французский композитор, придворный музыкант Людовика ХIV, автор многих опер и музыки к пьесам Мольера. Далее упоминается одно из самых известных сочинений Люлли — «Гавот желтых дам». Ватто Антуан (1684–1721) — известный французский живописец, автор ряда жанровых картин галантного, пасторального или аллегорического содержания.
, о напудренных дамах, одетых в желтые атласные платья и флиртующих со своими поклонниками.
— Что же было дальше?
— Доиграв пьесу, он несколько раз искоса взглянул на патронессу — так, во всяком случае, мне показалось. Когда он собрался встать, моя мать — она сидела сзади — похлопала меня веером по плечу и сделала одно из тех неуместных замечаний, которыми нам беспрестанно докучают женщины, так что к тому моменту, как я обернулся, чтобы поаплодировать, музыкант уже исчез.
— И что же случилось потом?
— Дайте подумать. Кажется, что-то пели.
— Но он больше не играл?
— Играл! В середине концерта он снова вышел на сцену. Кланяясь перед тем как сесть за рояль, он, казалось, искал глазами кого-то в партере. Именно тогда, по-моему, наши взгляды встретились впервые.
— Каким он был?
— Довольно высоким, худощавым молодым человеком двадцати четырех лет. Его короткие завитые волосы — прическа, введенная в моду актером Брессаном, — были необычного пепельного оттенка; как я узнал позже, он всегда слегка их припудривал. Как бы то ни было, его светлые волосы контрастировали с темными бровями и узкими усами. Лицо отличалось той здоровой теплой бледностью, какая, я полагаю, присуща в молодости многим артистам. Глаза его, обычно казавшиеся черными, были темно-синего цвета, и, хотя они всегда казались ясными и безмятежными, внимательный наблюдатель время от времени мог заметить в них тревогу и тоску, как будто музыкант вглядывался в ужасную тьму и видел смутные образы. Эти тягостные видения неизменно рождали на его лице выражение глубочайшей печали.
— В чем же была причина его грусти?
— Сначала всякий раз, когда я спрашивал его об этом, он лишь пожимал плечами и весело отвечал: «Вы никогда не видите привидений?». Когда мы сблизились, его неизменным ответом была фраза: «Моя судьба. Моя страшная, ужасная судьба!» Но затем, улыбнувшись и выгнув брови, он всегда напевал: «Non ci pensiam» [5] «Не думая об этом» (ит.)
.
— Но он же не был угрюмым и задумчивым?
— Нет, вовсе нет; просто он был очень суеверен.
— Как, по-моему, и все артисты.
— Или, вернее, все кто… в общем, подобные нам, ибо ничто не делает людей более суеверными, чем порок…
— Или невежество.
— О! Это суеверие совсем другого рода.
— Был ли в его взгляде какой-то особенный магнетизм?
— Для меня, конечно, был. Однако этот взгляд нельзя было назвать гипнотическим; он был скорее мечтательным, чем пронзительным или пристальным; и все же настолько проницательным, что с того самого момента, как я увидел музыканта, я почувствовал, что он может глубоко проникнуть в мою душу; и, хотя в выражении его лица не было ни капли чувственности, каждый раз, когда он смотрел на меня, я ощущал, как в моих венах вскипает кровь.
— Мне часто говорили, что он был очень красив; это правда?
— Да, его красота была удивительной и даже больше, — она была необыкновенной. Кроме того, одевался он хотя и безупречно, но слегка эксцентрично. Например, в тот вечер он вставил в петлицу бутоньерку из белого гелиотропа, хотя в моде были камелии и гардении. Он держался как настоящий джентльмен, но на сцене — равно как и с знакомцами — вел себя несколько высокомерно.
Читать дальше