Донасьен Альфонс Франсуа де Сад - Маркиза де Ганж, или Несчастная судьба добродетели

детели проистекают из искреннего принятия учения Господа, ибо учение это располагает душу к чувствительности, а чувствительность становится источником добродетелей. Душа же неверующего пуста, и он, не сумев воспринять ни единой добродетели, сам того не замечая, впускает в нее порок, от которого потом не в состоянии избавиться, ибо в борьбе своей не имеет помощников.

За обедом все говорили только о проповеди отца Эусеба; а так как добрейший реколлект отсутствовал (он остался обедать у кюре), то сотрапезники без смущения возносили ему самые возвышенные хвалы.

Только аббат де Ганж холодно отозвался об этой проповеди.

— Есть вещи столь естественные и простые, — заявил он, — что я всегда удивляюсь, отчего их делают темой проповеди. Проповедовать существование Господа означает предполагать, что есть люди, не верящие в Него. Но я не могу себе представить, чтобы в наших краях нашелся хоть один такой человек.

— Я с вами не согласна, — ответила г-жа де Рокфей. — Во-первых, я точно знаю, что мало кто из неверующих готов в этом признаться, и тех, кто не признается, на мой взгляд, немало. А во-вторых, я никогда не смогу назвать верующим того, кто слепо идет на поводу у своих дурных страстей. Если бы такой человек верил в Бога, разве не смог бы он с Его помощью укротить свои страсти?

— Но, — возразил аббат, — разве не существует законов, призванных остановить тех, кого не останавливает страх перед Божьей карой?

— Таких законов недостаточно, — продолжала г-жа де Рокфей, — к тому же их нетрудно обойти. Преступления, совершенные втайне, становятся неподвластны закону, а люди, обладающие властью, и вовсе дерзко презирают любые человеческие установления! Что помогает слабому не трепетать при одной только мысли о могуществе сильного? Только утешительная мысль о том, что справедливый Господь рано или поздно отомстит его гонителю! Что говорит бедняк, когда его обирают? Что говорит несчастный, когда его притесняют? «О! — восклицает и тот и другой, проливая слезы, кои тотчас утирает рука надежды. — С тем, кто меня тиранит, обойдутся так же, как и со мной; мы вместе явимся на суд к Предвечному, и там мне будет отмщенье». Так не отбирайте же это утешение у несчастных! Увы, зачастую оно единственное, которое у них остается, а потому не будем жестоки и не станем отнимать у них последнее!

Прекрасные глаза Эфразии, в полном согласии с ее добрым сердцем, одобряли все, что говорила г-жа де Рокфей. Бросив взгляд на невестку, Теодор стал рассеян и постарался придать разговору менее серьезный тон; ему это удалось, а вскоре беседа и вовсе прекратилась, ибо все вышли из-за стола.

Хотя для обитателей замка Ганж зима прошла в приятных беседах, развлечениях и забавах, все с радостью встретили наступление весенней погоды. Сердце Теодора было по-прежнему не на месте, и он наконец решился покинуть дом, где находиться ему стало крайне опасно. Однако разговор, состоявшийся у него с коварным Перре, неожиданно возродил в нем надежду на победу, на которую он давно уже перестал рассчитывать.

— Друг мой, — сказал он своему коварному конфиденту, — зима прошла, а дела мои так и не сдвинулись с места; прежние заботы гложут меня, и хотя кругом все оживает и цветет, сердце мое, лишенное пищи, отказывается присоединиться ко всеобщему возрождению. Словно увядшая роза, оно терзается прежними муками, сгорает от прежних желаний и, как и раньше, чувствует свое бессилие. Ну почему, скажи мне, почему, когда все в природе оживает, я чувствую в себе только смерть? Чем чаще я вижу Эфра-зию, тем сильнее я люблю ее и тем больше смущаюсь, не в силах заставить себя поведать ей о своих чувствах, пробудившихся во мне с неведомой мне прежде силой. Известно ли тебе, приятель, что я впервые не нахожу в себе мужества поведать женщине о своей любви, впервые мне страшно, что чувство мое может остаться безответным. Смущение мое наверняка покажется тебе странным, но, увы, любезный мой Перре, я ничего не могу с собой поделать.

— Честно говоря, господин аббат, — ответил Перре, — я недостаточно учен, чтобы объяснить сию загадку. Но одно я знаю точно: стыдливость и рассудительность — эти два качества, коими щедро наделена Эфразия, — без сомнения, оказали на вас не самое лучшее влияние. На вашем месте я бы не стал скрывать свои чувства, а, напротив, признался бы в них прямо; поверьте мне, сударь, женщинам нравятся сильные и решительные мужчины.

— Ты знаешь, какой план я придумал?

— Нет, но что бы вы ни замыслили, будьте уверены, во мне вы всегда найдете человека, на которого во всем можно положиться.