Олег Болтогаев - Подростки

Она была чудесной учительницей. Ты еще ни с кем, спросила она прямо. Ни с кем, ответил я тупо. Будешь хорошим мальчиком, я тебя кое-чему научу, прошептала она мне почти в ухо. Сердце мое бешено билось, я физически, как зверь, чувствовал приближение любовного действа, ради нее я был готов на все, лишь бы свершилось, лишь бы она дала, лишь бы отведать этого неведомого, вся жизнь моя разделилась теперь на две неравные части, с одной стороны была она и надежда на любовь с нею, и эта часть моего бытия была огромна, и другая часть, куда отошло все прочее: друзья, школа, родители, футбол, другие девочки, все это стало вдруг таким малым и незначительным.

Я превратился в ее пажа. Мы ходили в кино, пацаны смотрели на нас с завистью, я шел с ней домой, мы обнимались, целовались. Еще три дня, шепнула она, когда я, прижав ее к двери ее комнаты, осторожно скользнул ладонью по ее животу, туда вниз, к ее чудной впадинке, нет, нет, еще три дня, она отвела в сторону мою руку, отвела, я бы сказал, бережно, совсем не так, как отталкивали меня мои одноклассницы, когда мы устраивали им групповой зажим в дальнем углу класса.

Там хлестали по рукам иногда злобно, иногда нет, но всегда от души.

Если приговоренный к казни мечтает о том, чтоб очередной день не кончался, то у меня было наоборот, я не мог дождаться, когда закончится каждый из этих трех дней, я не мог дождаться ночи, ибо она, ночь, проходила незаметно, день же был почти невыносим. И лишь разговоры с ней спасали меня от возможного сумаcшествия.

И вот этот день настал. Я никогда его не забуду.

Я проснулся с торчащим членом. Видимо, он знал, что его ждет.

— Женя, ты сегодня идешь на море? — спросила ее мама.

Какое море, подумал я, сегодня у нас совсем другие планы.

— Иду, я уже хорошо себя чувствую, — ответила она.

Я посмотрел на нее удивленно.

— Миша, ты идешь с нами? — спросила меня ее мама.

Я все смотрел на Женю. Она закивала мне головой. Ну, ну.

— Иду, — буркнул я безрадостно.

Вода была классная. Мы плавали рядом, при каждом удобном случае я старался коснуться ее тела, мы бутузились в воде, я притягивал ее к себе, мои пальцы проскальзывали под резинку ее купальных трусиков, она вырывалась, бежала на берег, а я оставался в воде, и не потому, что мне хотелось еще поплавать, я просто не мог выйти, член стоял так, что не помещался в плавках.

— Побежали в дюны, — вдруг предложила Женя.

— Только недолго, скоро обедать, — ее мать, видимо, понимала, по какому пути идут наши отношения.

Убежали мы недалеко. Терпежа не хватило. Я обнял ее и повалил в песок, ну что ты, ну что ты, смеялась она тихо, я торопливо расстегивал лифчик ее купальника, перед моими глазами открылись ее небольшие округлые груди, темные землянички сосков торчали наивно и доверчиво, и я лег рядом с ней, стал целовать эти соски, свободной рукой я непрерывно гладил ее живот, ладонь скользила вниз к коленям, снова вверх по гладким бедрам, тревожная задержка на тонкой ткани ее трусиков, пальцами я ощутил ее маленький холмик, и раздвоенную впадинку, я продолжал нежно и осторожно целовать сосок ее груди.

Я с восторгом заметил, что она не отталкивает мою руку, я осмелел, я передвинул ладонь выше, но лишь с той целью, чтоб скользнуть пальцами под резинку ее трусиков, и здесь меня никто не остановил.

— Не спеши, Мишенька, — вдруг дошел до меня ее голос.

Я не слушаю ее, мои пальцы находят курчавый островок, бог мой, можно я тут буду жить, еще чуть-чуть, и я касаюсь средним пальцем ее нежной щелочки, я, как сквозь сон, слышу тихий Женин стон, бог мой, а вот здесь, позволь мне умереть…

Но я не умер. Словно кто-то наглый и смелый занял мое место. Я стал над ней на колени, нагнулся и стал стаскивать с нее трусики. Открылась совсем белая, не загоревшая кожа, я продолжал тянуть вниз, вот появились темные курчавые волосики, она неожиданно схватила мои руки, ты что, ты что, зашептала она.

— Хочу тебя, — заявил я прямо.

— Не сейчас, — ответила она тихо, возвращая трусики на место.

— Когда? Я не могу больше терпеть, — это была истинная правда.

Каждый день я тайком освобождался от юношеского бремени, и, несмотря на это, несильная, тупая, специфическая боль в яичках не давала мне покоя.

— Сегодня вечером, — сказала она шепотом, — ведь твои и мои идут к Котовым.

И правда, как я не подумал, что у кого-то из Котовых сегодня день рождения, это наши знакомые, а Жене они вообще родня. И мои, и ее родители уйдут и вернутся не раньше двенадцати, это точно.