Донасьен Сад - Лауренция и Антонио

— Что вы на это скажете, коварная? — вопрошал Антонио, бросая яростные взоры на Лауренцию. — Что ответите на обвинения, прозвучавшие из уст этой честной и порядочной женщины?

Лауренция: Ничего, сеньор, выносите приговор свой. Я надеялась, что душа ваша не будет слепа и в ней найду я свою защиту… Судите меня, сеньор, мне нечего прибавить в оправдание свое. Все против меня. Антонио, легковерный Антонио предпочитает верить гонителям моим и не хочет раскрыть глаза на очевидные вещи. Антонио, обманутый всеми, кто окружает его, верит злейшим врагам своим, но не той, кто любит его и будет любить до последнего вздоха. Мне нечего более сказать, я жду приговора… и прошу супруга своего… и того, кто должен был бы заменить мне отца, но вместо этого обвиняет меня, зная, что я невиновна, — их обоих молю я поскорее решить участь мою.

— Ах, Лауренция! — восклицал юный Строцци, с нежностью взирая на жену, которая, как казалось ему, столь жестоко оскорбила его. — Лауренция, помните ли вы клятву, что дали мы друг другу в самом нежном возрасте?

— Ах, Антонио, — живо подхватила слова его Лауренция, — уступите чувствам… Не скрывайте слез, что струятся из глаз ваших, а придите пролить их на грудь мою… грудь, в коей пылает любовь к вам… Придите же, и если захотите, вырвите из нее сердце, кое почитаете преступным, но которое воистину преисполнено лишь нежности к вам… С радостью приму я смерть от руки вашей, раз вы считаете, что Лауренция более недостойна вас. Об одном лишь прошу: не дайте мне умереть опозоренной в глазах ваших… презираемой супругом моим…

Почему Урбино более нет в живых? Нелицемерным признанием своим он, быть может, сумел бы убедить вас в моей правоте… Антонио, почему вы не хотите слушать меня? Почему слова застывают на губах ваших? Почему вам так желанна смерть моя? Но кто может любить вас более меня?

Но Антонио уже не слышал ее; увлекаемый отцом, убежденный в виновности жены, он готов сурово покарать ее. Поверив гнусным лицемерам, он согласился подвергнуть мучениям самую добродетельную и самую несчастную из женщин.

— Сын мой, — говорил Карло, — я никогда не обманывался насчет этой юной особы, уже с первых дней брака вашего я разгадал низменную натуру ее. Презирая Медичи не менее, нежели дядя твой, я все же мечтал положить конец смутам, разделяющим нас и раздирающим грудь отечества нашего, дав тебе в жены одну из племянниц Коме… Время еще не упущено: это ангел красоты, нежности и добродетели. Но для брака этого от тебя потребуется отказаться от суетного честолюбия, ослепившего тебя… и удовлетвориться второй ролью во Флоренции, оставив трон Медичи, кои, при поддержке императора, все равно сохранят его, а также отомстить чудовищу, оскорбившему тебя.

— Уничтожить ее? Мне, отец, и умертвить Лауренцию?.. Ее, которая, несмотря на преступление свое, все еще любит меня!

— Ничтожество, как же легко обмануть тебя! Подумай сам, если бы Лауренция любила тебя, разве пала бы она так низко?

— Коварная, до конца дней своих не прощу ее!

— Так как же тогда ты хочешь оставить ее в живых? Или ты желаешь, чтобы я взял на себя сей труд? Я не дозволю, чтобы женщина, обесчестившая тебя, нашла убежище в моем доме!.. А как быть с потомством, коего жду я от тебя… жду и страстно желаю, ибо оно станет утешением моим в старости? Разве вправе ты, сын мой, лишать меня надежд сих? Тебе нужна жена… она необходима тебе, а так как невозможно иметь двух жен одновременно, то следует пожертвовать той, которая оскорбляет существование твое, ради той, которая принесет счастье нам обоим. И пусть женщина, кою возьмешь ты в жены, станет той нитью, которая протянется между враждующими сторонами и прекратит распри наши… Впрочем, если ты уже сделал выбор свой, я не стану возражать, а лишь повторю: тебе нужно вступить в новый брак. Лауренция же препятствует тому.

— Но разве мы вправе решать судьбу несчастной?

— Разумеется, — отвечал Карло, — совершенно незачем обнародовать низость ее. Зачем нам согласие народа? Да и чего можно ожидать от Лауренции? Нельзя же надеяться на возвращение добродетели к той, что в столь юном возрасте предалась пороку! Она останется жить, умножая горести и позор, каждодневно выставляя тебя на посмешище окружающим, и в конце концов тебя станут презирать все соотечественники наши…

А если ты действительно станешь править Флоренцией… разве сможешь ты возвести на трон ту, что замарала постель твою? Станешь ли вместе с ней принимать почести, воздаваемые народом? Дозволишь ли народу поклониться той, что достойна лишь презрения? Известно, что подданные, любящие повелителя своего, охотно переносят эту любовь и на детей его. Но сможешь ли ты ожидать того же для детей, кои появятся в результате бессчетных связей неверной твоей супруги?