Тереза Ревэй - Твоя К.

В дверь постучали. Вошел метрдотель, поставил на журнальный столик графинчик с виски и ликеры и удалился, закрыв за собой дверь.

— Война принудила нас отделиться от Парижа и начать жить независимой жизнью. У меня получается. Мои модели нравятся. А ведь отец очень сомневался, когда я сказала, что займусь этим делом. Он так боялся, что я окажусь не на высоте.

— Отцы всегда боятся, что мы окажемся не на высоте.

Она посмотрела на него внимательно.

— Я заметила нотку горечи в ваших словах. Но в моем случае все по-другому. Мой отец — замечательный человек. Единственный его недостаток в том, что его желание защитить меня переходит границы разумного. Даже если он хочет, чтобы я училась, и просит меня работать с ним, он все равно ждет, что я выйду замуж и рожу ему кучу внуков. Пусть даже эмансипированные женщины не нуждаются больше в мужской защите и научились справляться сами, все равно они немножечко пугают моего отца.

Макс улыбнулся.

— Не его одного, — сообщил он.

Это почти смущенное признание, под которым скрывалась нежданная уязвимость у привлекательного молодого человека, тронуло Сару Линднер.

— Какой виски будете — straight или on the rocks [17] Straight wisky ( англ .) — неразбавленный виски; on the rocks ( англ .) — со льдом. ?

Он даже не удивился, что она употребила термины опытного бармена, так как уже понял: она из тех женщин, которые не перестанут удивлять мужчин.

— Со льдом, но без воды. Спасибо.

— За нас, Макс, — произнесла она с озорным видом, протягивая ему стакан. — Вы позволите называть вас Максом?

— Конечно.

— За наше сотрудничество. За наш успех.

— За нашу дружбу, Сара. Прежде всего за нашу дружбу.

Засучив рукава, Макс бился над проблемой теней. Повязка вокруг головы защищала глаза от падающих на них волос. Ассистент подвел его в самую последнюю минуту, поэтому трудиться пришлось одному.

Сделав несколько не увенчавшихся успехом попыток, Макс решил выбрать нейтральные декорации, используя манекен, сделанный по эскизам скульптора Рудольфа Беллинга, вроде тех, что украшали витрины универмагов. Фигура, окрашенная в бронзовый цвет, обладала странной сомнамбулической красотой. Отсутствие лица и показная абстрактность женского туловища с длинными руками, которые заканчивались маленькими сферическими обрубками, вполне подходили под накидку, украшенную серебряными цехинами, на которых играли световые блики. Именно с ними безуспешно боролся Макс. Для работы он использовал старый фотографический аппарат, в который вставлялись пластины, покрытые медленно реагирующей эмульсией. Проверив в последний раз резкость, выбор диафрагмы, Макс закрыл затвор, вставил футляр с пластиной, открыл крышку футляра, подождал, чтобы произошла засветка. Сделав несколько снимков через четверть часа, он потушил лампы и посмотрел на вечернее платье. Как, черт возьми, придать ему неотразимость на снимке?

Сев верхом на стул, Макс закурил сигарету, слушая, как глухо барабанят по оконному стеклу дождевые капли. Серебристое узкое платье-футляр, украшенное жемчугом, без рукавов, с широким вырезом на спине сиротливо висело на металлической вешалке. Блестящая работа вышивальщиц напоминала Максу кольчугу. Может, это от того, что женщины, понимая, как зыбок окружающий мир, подсознательно пытаются защититься? Нет, обычный статичный снимок тут не подойдет. Никакого приевшегося неоклассицизма и никаких дополнительных декораций. Это платье должно быть запечатлено в движении, на танцевальной площадке, а не запертым в четырех стенах мастерской. Боже, как ужасно быть ограниченным в технических возможностях! Макс раздраженно потер лоб. Надо придать жизни и подчеркнуть экспансивность женщины нового типа, женщины с энергичным лицом, женщины, которая могла бы танцевать и на вулкане…

— Вы правы, Макс. Берлинские женщины любят танцевать на вулкане.

Он подпрыгнул, осознав, что разговаривал вслух. Плохая привычка появлялась каждый раз, когда ему надо было сконцентрироваться.

Сара стояла на пороге мастерской с большой плоской картонкой в руке. На ней был бордовый костюм, блузка из белого шелка, замшевые перчатки с отворотами, как у мушкетеров. Узкая фетровая шляпа, украшенная брошью, закрывая лоб, подчеркивала взгляд.

— Я постучала, но вы, наверное, не слышали, — извинилась она.

— Это точно, — сказал он, поднимаясь. — Когда я работаю, то становлюсь глухим. Ужасно, не правда ли? Даже телефонных звонков не слышу. Но входите, прошу вас. Жаль, что я не слышал, иначе принял бы вас более подходящим образом.