Тереза Ревэй - Твоя К.

— Добрый день. Надеюсь, что не заставил вас ждать.

Макс подскочил от неожиданности, смутившись оттого, что допустил ошибку, не заметив, как подошел продавец книг. Тот сделал вид, что просит огня для сигареты. Небрежным жестом Макс протянул ему зажигалку.

— У меня есть то, что вы просили. Образцы настоящих печатей, прямо из Берлина.

— Превосходно. Положите конверт перед собой, — сказал Брюн и, видя, как по мосту идут двое незнакомцев, прибавил громким голосом, поднимая шляпу: — Спасибо, месье.

Макс вежливо наклонил голову и направился в сторону левого берега. Когда он оглянулся, месье Брюн уже исчез, прихватив с собой конверт. Макс облегченно вздохнул, подумав, что завтра увидит Ксению. Они проведут вместе все послеобеденное время, и она расскажет ему о Наташе. Он станет слушать внимательно, запоминая ее лицо и каждое движение. Будет ласкать ее руки, щеки, словно занимаясь любовью. При мысли, что они будут вместе и что жизнь в который раз совершила чудо, сблизив их, Макс чувствовал приятное головокружение, как от рюмки алкоголя.

Два месяца спустя солнечным июльским утром странная процессия в виде колонны парижских автобусов, этих медлительных «жуков», которые давным-давно исчезли со столичных улиц, удивила Ксению. Стоя на задних платформах, агенты полиции смотрели на прохожих. Лица женщин и детей прижимались к стеклам салонов. Ксения остановилась на краю тротуара поглядеть на процессию.

— Боже, у них на одежде желтые звезды, — прошептала она.

Месяцем ранее немцы заставили евреев старше шести лет нашить на верхнюю одежду шестиконечные звезды из желтого материала с черными контурами размером с человеческую ладонь и надписью «Еврей», которые нужно было носить на левой стороне. «На стороне сердца», — подумала тогда Ксения. Она очень беспокоилась за Феликса и Лили, но в свободной зоне это не было обязательным. Там требовали только, чтобы слово «еврей» присутствовало в удостоверениях личности. Не имея возможности свободно написать Маше, чтобы она не предпринимала ничего относительно документов детей, Ксения молила Бога, чтобы у сестры хватило рассудительности не послушаться. По счастью, характер Маши не изменился. Она всегда выступала против авторитаризма. Если повезет, дети Селигзона будут находиться в безопасности, но Макс был прав — тиски сжимались.

Ксения некоторое время смотрела на колонну автобусов, потом, охваченная внезапным возбуждением, слезла с велосипеда, развернула его и двинулась следом за процессией. Ее каблуки цеплялись за педали, а матерчатая сумка била по бедру. Она согнулась, устремившись вперед. Полицейский, стоявший на платформе, сердито закричал ей, махая рукой:

— Уезжайте прочь, мадам!

Кинув на него сердитый взгляд, она подвинулась вправо, зная, что все равно нагонит колонну немного дальше. Ей хорошо были известны все повороты и переулки XV района. Она, наверное, походила на безумную, мчась по бульвару и нервно смеясь, видя испуганные лица прохожих, которые отскакивали в стороны при ее проезде. Как и предполагала, она нагнала колонну автобусов, но на этот раз следовала за ней на расстоянии.

Несколько машин стояли на улице Нелатон перед входом на зимний велодром. Остановившись неподалеку, она спряталась под навес кафе.

Ксения смотрела на женщин, которые пытались успокоить детей, следя за багажом. Кто-то из них катил тележки с коробками и кастрюлями. Дети плакали на руках матерей, испуганные теснотой. Кто-то из полицейских громко кричал на арестованных, заставляя их проходить в длинные темные проходы, которые вели на велодром. Старики шли с большим трудом, неся чемоданы и плохо завязанные коробки.

Что происходило на свете? Опять облава? Но на этот раз речь шла о женщинах и детях. Сколько их было? Сотни, тысячи? Она принимала их горе близко к сердцу. Случилось что-то ужасное. В первый раз за все время она подумала о том, что, может быть, Советская Россия еще не такая ужасная страна. Ксения смотрела вокруг себя, ничего не понимая. Кое-какие прохожие останавливались, но их высокомерные лица ничего не выражали, на некоторых даже читалась радость. Внезапно черная полоса застлала глаза. Именно тогда в ее голове возник образ монахини матушки Марии Скобцовой, которая неподалеку от этого места, на улице Лурмель, организовала приют для обездоленных. Не теряя времени, Ксения села на велосипед и поехала к женщине, которая в течение многих лет помогала попавшим в беду людям.