Джойс Элберт: Безумные дамочки

Уже девять тридцать. Симона щедро опрыскалась спреем, сунула Чу-Чу в коричневую сумку и пошла в «Русский чайный дом» на другой стороне улицы.

— Мы идем на вечеринку, — сказала Симона, — но еще рановато. Будьте добры мне бренди «Александр».

Она заметила мужчину, сидевшего неподалеку. Ему было за пятьдесят, с бородкой, в расстегнутой рубашке и куртке «сафари».

— Вечеринка, — сказал он. — Как странно.

Когда Симона не ответила, он спросил, не живет ли она по соседству, и прежде чем успела ответить, добавил, что так и должно быть, потому что это единственное культурное заведение во всем Нью-Йорке. Между ними был пустой стул, и мужчина сел на него.

— Почему бы вам не пригласить и меня на вечеринку? — спросил он. — Вы могли бы уложить меня в сумку вместе с этим маленьким чудовищем. Между прочим, дорогая, левые ресницы у вас загнулись.

— Они приклеены.

— Такой уж клей, дорогая.

Он не понравился Симоне. Наверное, фанатик атлетизма, часто дышит затхлым воздухом залов, который так вреден для его слабых легких. Она быстро допила бренди и расплатилась.

— Мы можем пойти ко мне, и я исполню вам мою сонату.

На своем хилом члене, это точно.

— Мне эта идея не нравится, — сказала Симона. — При ваших больных легких.

Очутившись на улице, она поймала такси и назвала адрес Аниты. Вечеринка уже должна быть в полном разгаре. Забавно, знакома ли она хоть с кем-то из мужчин? Забавно, будет ли хоть кто-то из них интересен ей? И забавно, заинтересует ли кого-то она?

— Осторожно, мудак! — завопил шофер на пьяного пешехода.

Симона откинулась на холодную спинку сиденья, когда такси ехало по Пятой авеню, и задумалась, будет ли хоть один из мужчин (которых созвала пышнотелая Анита), хоть один, хоть чуть-чуть, пусть даже до омерзения, но НОРМАЛЬНЫМ?

Когда три дня тому назад муж Беверли Нортроп сказал ей, что он пригласил своего издателя на ужин в среду вечером, Беверли ответила:

— О дорогой, неужели снова жареные ребрышки и картофель?

— Нет, дорогая, — сказал Питер. — У Тони очень разнообразные вкусы. У тебя потрясающая возможность проявить себя, приготовив какое-нибудь экзотическое блюдо. И все равно ты его не удивишь. Тони долго жил во Флоренции. Сама понимаешь. Жуткий сноб.

Беверли подумала о том, как смешно прозвучало в устах Питера последнее замечание. Ведь он, когда его вызвали на ковер за еретические высказывания в адрес настоятеля собора, твердо заявил:

— Я должен поправить вас, доктор Фримонт. У меня не совсем нет веры.

— Ладно, — ответил доктор Фримонт, — тогда расскажите нам, во что вы верите.

— С удовольствием, сэр. В Гарвард и мою семью.

Тогда Беверли решила, что это очень мило со стороны Питера. Но это было два года тому назад, до того, как родился Питер-младший, до того, как их дочь превратилась в маленькое чудовище, до того, как Питер стал работать у Тони Эллиота. Если бы доктор Фримонт задал тот же вопрос сегодня, Беверли не знала бы, что ответит Питер. Его подлинные мысли. Питер так сильно изменился за последние пару лет, что Беверли иногда думала, что совсем не знает его, что он так не похож на застенчивого студента, в которого она влюбилась, заканчивая университет Уэллесли.

Беверли никогда бы не полюбила Питера, если бы встретила его в Солт Лейк Сити. Она представить себе не могла Питера в Солт Лейк Сити, хотя он дважды там побывал: впервые — на их свадьбе, а во второй раз — на похоронах ее отца. Беверли вспомнила, как провела его по стране мормонов. Как он стоял на площади Храма перед памятником чайке (единственный в мире памятник птице) и, прищурившись, смотрел на него таким восточным взглядом. Да, Питер принадлежал Востоку, а Восток был чужд ей. Даже сейчас, прожив с ним одиннадцать лет, Беверли ощущала себя абсолютно чужой в этой квартире на этой бесцветной земле и часто жалела, что отец не разрешил ей учиться в университете Юта, совсем близко от дома, близко от всего, что она любила. Он тогда сказал, что ей нужно расширять горизонты, нужно ехать на Восток, покинуть матку и выйти в большой мир. Потому что и она была застенчива.

В Уэллесли Беверли жила в Башне, девушка в Восточной Башне, которая влюбилась в парня с верхних этажей Бек Холла. Через несколько лет, рожая дочь, когда Беверли корчилась и стонала в госпитале Минеоды, по некоторым причинам (без всяких причин, по любой причине) она сообразила в промежутках между схватками, что полюбила и вышла замуж за Питера Беннета Нортропа III из Бруклина, штат Массачусетс, точно так же, как француженка, которая впервые приехала в Штаты и полюбила американца от чувства одиночества и легкого привкуса экзотики.