Джойс Элберт - Безумные дамочки

— Надеюсь, ты не против, что я пригласил Джека? — спросил Роберт. — Но мне жаль этого мерзавца. Не сидеть же ему одному в День благодарения. И живем мы в одном доме.

Как будто она могла об этом забыть!

— А почему я должна возражать? Между нами давно все кончено.

Шесть месяцев прошло, если быть точным, и хотя Анита пару раз летала с Джеком Бейли, они обменивались только формальными приветствиями и деловыми фразами. С тех пор у них был только один серьезный разговор, когда они столкнулись в диспетчерской перед полетом в Мадрид и Тунис.

— Как прошел аборт? — спросил Джек, отведя ее в сторону.

— Прекрасно.

— Ты себя хорошо чувствуешь?

— Да, прекрасно.

— Надеюсь, Фингерхуд не был потрясен поездкой в Пуэрто-Рико?

— Если и так, то не подал вида. Он был очень нежен со мной, все время за мной ухаживал.

— Я рад. Я бы полетел с тобой, если бы это было возможно.

Легко говорить так задним числом, когда неприятность уже позади.

— Сомневаюсь, — сказала она, — но если ты от этого чувствуешь себя не таким подонком, то ладно.

Она махнула рукой одной из стюардесс из их рейса, взяла сумку и ушла, не сказав больше ни слова.

— Что мне еще сделать? — спросила Анита, закончив возиться с салатом.

— Все. Давай откроем бутылку шампанского и пойдем в гостиную.

— Как хочешь.

— Хочу. Симона обещала принести пирожные, а Беверли — пирог.

— Беверли! А эта сучка зачем?

— Симона умоляла пригласить ее, — неуверенно ответил Роберт.

Аните хотелось задушить свою бывшую соседку. Симона знала, что если есть человек, без которого Анита могла обойтись, то это как раз Беверли Нортроп. Ей не хотелось видеть Беверли даже больше, чем Джека, потому что она не могла избавиться от подозрения, что Роберт может заинтересоваться бывшей пассией.

— Потрясающая будет вечеринка, — сказала Анита, в два глотка выпивая бокал шампанского. — А с каких пор Симона научилась печь пирожные?

— Она не умеет, это доктор Гарри Хокер.

— Не говори только, что и этот мудак придет.

Роберт отрицательно покачал головой.

— Как раз он единственный, кто не придет.

— Умница. Он же будет есть пирожные с ногтями.

Симона явилась в слезах без четверти пять. Она была в истерике и без пирожных. Роберт взял ее за плечи.

— Что случилось? — спросил он. — В чем дело?

— Ненавижу художников! Ненавижу художников! Ненавижу!

Анита налила ей бокал шампанского и сказала:

— Насколько я помню, ты также ненавидишь программистов, психологов, крохотуль, инженеров по электронике, помощников дантиста, стального человека из Детройта…

— Заткнись! — крикнула Симона, беря шампанское. — Вечно ты ворошишь грязное белье.

— Сейчас я не могла удержаться.

Симона выпила шампанское и сняла пальто. К удивлению Роберта и Аниты, на ней были только черные чулки и прозрачный пояс с четырьмя цветными подтяжками.

— Вы простите, что я не экипирована, но я оставила платье у двери Стива.

— Ну и дела, — сказала Анита, думая, что ее бывшая соседка безнадежна, абсолютно безнадежна.

Роберт предложил Симоне сесть, расслабиться и рассказать, что произошло. Симона выбрала гамак и помахала рукой чучелу совы.

— Я вижу, что все на местах, — заявила она Роберту плаксивым тоном. — Каждая вещь мне что-то напоминает. Ужасно, когда терзают воспоминания. Можно еще бокал шампанского?

— Ты же не умеешь пить, — сказала Анита. — Через пять минут развезет.

— Ты мне всегда не нравилась, Анита, а сейчас еще больше. Полная засранка.

— Почему? Потому что говорю правду? Потому что не связываюсь с сумасшедшими и извращенцами? Потому что не участвую в диких сексуальных экспериментах?

— Потому что у тебя нет воображения.

— Девушки, девушки, — нервно сказал Роберт, — не ссорьтесь. Не сегодня. Пожалуйста, успокойтесь.

На минуту в комнате воцарилась тишина, а затем Симона сказала:

— Я потому так расстроена, что мы со Стивом поругались пару дней тому назад. Я начала критиковать картину, которую он сейчас пишет. Деннис Морган и Джоан Лесли на лошадях. Я только сказала: «Какого черта все вечно сидят верхом?» Нельзя поверить, что столь безобидный вопрос так может разъярить человека.

Аниту в Симоне всегда удивляла только одна вещь: почему при всех ее связях с умалишенными ее ни разу никто не побил. Симона утверждала, что самым худшим происшествием в ее жизни был случай, когда Эдвин Куберстейн, писатель, держал ее взаперти шесть дней и заставлял читать сборник Дж. Сэлинджера, когда он сосал ей клитор.