Марджори Иток - Рассвет на закате

— Простите, — сказал он осторожно ей на ухо, убирая руку с соблазнительной бархатной груди, поднимая платье на ее плечи. — Время мною выбрано неудачно. Прошу прощения. Но вы оказались такой привлекательной.

Подтолкнув ее вперед, он застегнул платье и слегка сжал ее плечо. Его голос едва долетал до нее:

— Вам лучше поехать домой, я отвезу вас, Цирцея [14] Цирцея — волшебница из греческих мифов, жившая на острове в роскошном дворце, обладавшая тайной изготовления приворотного зелья. . Но позже мы продолжим, в более подходящих условиях. Хорошо?

И он тронул машину с места, развернулся и выехал на дорогу, ведущую прочь от озера.

Хорошо? Действительно? Она не знала. Она ничего не знала.

— Я… я… — едва слышно сказала она. Затем, глубоко вздохнув, она, наконец, обрела связность речи. — Да, хорошо. И, кроме этого, я, я… не знаю, что еще сказать.

— Ничего. — Протянув руку, Энтони коснулся ее пальцев. — Абсолютно ничего. Но запомните, это повторится вновь, и я обещаю, что обстановка будет более соответствующей случаю. — И его рука снова легла на рулевое колесо.

До города было всего десять минут езды, но Элинор они показались вечностью. Остановив «порше» в тени, которую отбрасывали викторианские башенки под луной, он рассмеялся.

— Не убегайте, — сказал он. — Вам это ни к чему. Постарайтесь уснуть, Цирцея. Мне проводить вас до дому?

— Нет, спасибо, я прекрасно доберусь сама.

— Завтра в котором часу?

— Похороны? В десять.

— Хорошо. В девять тридцать я у вашего дома. Договорились?

— Да.

Он отпустил ее, на прощание похлопав по ледяной руке, и добавил:

— Спокойной ночи, и помните, вам необходимо поспать.

Взмахнув рукой, он уехал прочь.

Благодарная за такое осторожное прощание, не зная, кто может наблюдать за ними сквозь задернутые шторы, Элинор быстрым шагом подошла к своей собственной старенькой машине, скользнула на влажное сиденье и, запустив мотор, отправилась домой.

Но по-прежнему ли он ее дом? Хотела ли Элинор, чтобы высокий, величественный старый дом Джулии был теперь и ее пристанищем? Что ж, Мэтт скажет ей завтра, кому принадлежит дом. А что касается данного момента, то Энтони Мондейн прав: ей лучше заснуть.

Она поднялась на маленькое крыльцо, вошла в кухню и не стала зажигать свет. Она и так знала дорогу. Облака, блуждавшие по небу, то скрывали, то открывали луну, которая серебряными вспышками озаряла холл. В тишине дома каблуки ее туфель издавали гулкое цоканье, которое диссонировало с тиканьем часов. Внезапно она поняла, что не в состоянии слышать этот беспорядочный шум и, нагнувшись, сняла туфли, а затем поднялась по полутемной лестнице, держа обувь, пальто и сумку в одной руке.

Ее комната находилась первой справа. Она свернула туда, оставив дверь открытой. Кому какое дело? Большая кровать с прошлой ночи оставалась нетронутой. Или с ночи, предшествующей прошлой. Она не помнила.

Она двигалась на ощупь, бросая одежду как попало, сражаясь с бесформенной массой фланелевой ночной рубашки, и наконец скользнула под одеяла, прижав холодное лицо к прохладной подушке.

Все ее тело было так напряжено, что, казалось, оно готово рассыпаться на кусочки. Она постаралась расслабиться, но это не удалось. Поднявшись, она спустилась в холл, взяла остатки снотворного, вернулась назад и заставила себя закрыть глаза.

Спустя сорок пять минут мучительных самообвинений наркотик подействовал. Она уснула, несколько раз болезненно вздохнув, но никто не слышал этого, кроме проворных мышек в чулане, и проспала до шести. Наступил день похорон.

Конец? Начало? Она не знала. Она знала лишь одно: ей было страшно.

Существует такая степень оцепенения, пережив которую, человеческое тело перестает воспринимать какие угодно катастрофы.

«Я, — подумала Элинор устало, — нахожусь как раз в таком состоянии. Я думала, что пережила это вчера, но это не так. Это предстоит мне сегодня. Мэтт Логан и Тони Мондейн смотрят на меня. И оба по-своему мне сопереживают: Мэтт потому, что он не представлял себе, что Джулия так небрежно относилась к бизнесу; а Тони потому, что прошлой ночью, когда он чуть не соблазнил меня, он, вероятно, думал, что собирается заниматься любовью с новым и единственным владельцем “Антиквариата Бонфорд”. Что ж, это не так».

Полуденное солнце сияло через окно кабинета Мэтта. Снаружи клены шуршали своими последними листьями, окрашенными красным и золотым. Воздух звенел хрусталем и наполнялся запахом сжигаемой листвы. А могила Джулии на маленьком кладбище уже была покрыта венками, из которых ветер вырывал лепестки.