— Ты хочешь сказать, что мой обольститель есть не кто иной, как загадочный мистер Икс?
— И кто-то очень не хочет, чтоб мы эту загадку разгадали. Или же делает вид, что не хочет, — едва слышно добавил Апухтин. — Может, двинем в столицу?
— Я останусь здесь. Если честно, я боюсь снова кому-то поверить, поддаться на уговоры, простить. Боюсь проявить слабость и в очередной раз остаться в дурочках.
Апухтин ударил по валику дивана ребром ладони:
— Такие, как ты, в дурочках не остаются. И так думаю не только я.
Выражения его глаз я не видела.
«Очерствела ты, мать, душой, очерствела. Можно ли взять и просто так вычеркнуть из жизни целых десять лет? Ведь ты была счастлива, любима, любила сама. Борис делал тебе щедрые подарки. Это он настоял, чтобы ты ушла с ненавистной работы. Ты могла позволить себе спать до двенадцати. Могла позволить…»
«Да, но ведь и ты была очень преданной женой, — возражал другой голос. — Поддержала в трудный момент, поверила, отдала всю себя. Не позволяла себе флиртовать с мужчинами, не говоря уж обо всем остальном. Тебя даже прозвали «Недавалкой». И вообще последние десять лет ты жила только интересами мужа…»
Я вела с собой этот нескончаемый диалог, проснувшись после тяжелого неспокойного сна. В доме было тихо. На улице, судя по серому свету из окна, пасмурно. Я натянула одеяло до подбородка и закрыла глаза.
«Борис сейчас в опасности. Он обратился к тебе в трудную минуту, а ты… ты взяла и отвернулась. Из-за какого-то случайно подслушанного телефонного разговора. Ну и что из того, что Борис пригласил к себе на ночь глядючи какую-то Элю? Было время, когда он репетировал ночами напролет в нашей тогда еще однокомнатной квартире. К нему приезжали девчонки, ты закрывалась на кухне и пыталась уснуть — в ту пору ты еще работала в институте, и вы оба жили на твою зарплату и подкинутые матерью тайком от Кита деньги. Может статься, эта Эля каким-то образом связана с этими грязными делами…
Да, но почему он хранил в секрете, что снимает порно? Ведь у меня никогда не было секретов от мужа. Никогда. Не исключено, что Борис с самого начала жил двойной жизнью. Возможно, у него давно есть кто-то на стороне — в театральной среде трудно сохранить верность и чистоту. Хотя он говорил, что брезгует неразборчивыми женщинами. Или это для отвода глаз?»
Я вертелась как веретено, терзаемая самыми противоречивыми чувствами. Наконец поднялась и решительно направилась к телефону.
Трубка по-прежнему молчала. И немудрено — ночью была такая буря.
Я быстро оделась, глотнула прямо из кофейника холодного кофе. Надо ехать. Правда, я обещала Апухтину, что не выйду из дома до его приезда. Но я чувствовала, что сойду с ума, если останусь здесь хотя бы на полчаса.
«Позвоню Борису из автомата со станции, — думала я, шагая под зонтом пустынной улицей. — Если телефон не ответит, быстренько смотаюсь туда и обратно. Я им не нужна — им нужна машина…»
Я ощутила неизбывную горечь. Я уже готова была повернуть назад, как вдруг услыхала чьи-то оживленные голоса и смех.
Я поравнялась с домом, хозяева которого погибли полтора года назад в авиакатастрофе. Наследники, насколько мне было известно, все никак не могли найти подходящего покупателя.
Несмотря на дождь, возле ворот стояло несколько мужчин. Судя по всему, они приехали на темно-синем «БМВ», припаркованном в переулке напротив дома.
Я повернула голову и встретилась глазами с Сашей Кириллиным. Это его смех я только что слышала.
Я выронила зонт и застыла посреди дороги. Голоса смолкли. Все смотрели на меня.
— Прошу прощения, вы на этой улице живете? — спросил Саша, шагнув в мою сторону. — Можно от вас позвонить? У меня барахлит сотовая связь…
Я бросилась обратно к дому. Саша кричал мне что-то вдогонку, но я ничего не слышала. Одеревеневшими руками я с трудом отомкнула дверь и в изнеможении упала на тахту на веранде.
«Свихнулась. Ты свихнулась. Это называется манией преследования. Она неизлечима. Теперь тебя до конца жизни будут преследовать видения. И некуда от них деться…»
В ушах звучал его смех. Чтоб заглушить его, я включила приемник. Комната наполнилась звуками «Ноктюрна» Скрябина. Когда-то Саша замечательно играл этот «Ноктюрн»…
Я металась по дому. В одной из комнат висел в рамке мой фотопортрет. Я, восемнадцатилетняя, показывала кому-то невидимому язык. Борис обожал эту фотографию. Он попросил своего знакомого фотографа увеличить ее.
Я показывала язык Саше, а он подловил меня в этот момент.
Читать дальше