Нэнси Гэри - Несостоявшаяся свадьба

Хоуп не ответила. Она следила за стрелкой настенных часов, которая короткими, еле заметными скачками приближалась к цифре XII. Полуденное солнце отражалось в медном циферблате, испускал сияние и лакированный корпус из черного дерева. Хоуп обожала эти часы. Ей нравилось и равномерное, как у метронома, тиканье часового механизма, и их звон, на удивление нежный, ласкающий слух, мелодичный. Через пять минут этот звук заполнит пространство столовой.

Аделаида по-своему расценила молчание дочери.

— Если не хочешь ты, я сама позову его.

Сквозь открытое окно Хоуп слышала урчание лодочного мотора. Жить рядом с гаванью означало постоянно подвергаться воздействию шумов, связанных с ее кипучей деятельностью, — гудки и сирены, удары колокола, лязг якорных цепей, постукивание судовых двигателей, крики чаек, дерущихся из-за добычи, а совсем близко от дома — шарканье борта ялика Лоуренсов о причал. Активность рыбаков и яхтсменов в гавани с наступлением лета возрастала до угрожающего предела.

— Подумай и скажи, — продолжала Аделаида. — Я считаю, что мы должны учесть и его пожелания. Это ведь, в конце концов, его церковь.

Хоуп кивнула. Действительно, ей необходимо было переговорить с отцом Уитни, и она собиралась встретиться с ним в его кабинете во второй половине дня, но отнюдь не для разрешения цветочной проблемы. Ей нужен был совет.

В последние месяцы она пришла к выводу, что только преподобный Уитни способен отыскать ответы на несметное число вопросов, которые вертелись у нее в голове. Он был единственным, с кем Хоуп могла говорить абсолютно открыто, не стесняясь, и кому можно было полностью доверять. Он выслушивал ее исповеди и старался помочь ей освободиться от груза ее прошлого. Он поддерживал в ней надежду, что через веру она обретет душевный покой. Найдя в преподобном Уитни близкого по духу человека, Хоуп легко поддалась его влиянию и сделала церковь центром своей жизни. Подобно многим заблудшим созданиям, она нашла здесь убежище.

— Тедди хочет устроить для тебя свадебный ленч. В клубе на взморье, как я поняла. Сообщи ей, кого ты хочешь пригласить, кроме подружек невесты и членов семьи.

— На самом деле я не очень… — начала было Хоуп, но мать не дала ей договорить:

— Тедди хочется внести свою лепту в семейное торжество. Позволь ей это сделать. Так или иначе, мы все равно должны где-то собраться.

Хоуп промолчала. Меньше всего ей хотелось накануне своей свадьбы сидеть под выцветшим тентом Приморского певческого клуба, оплота геронтологических представительниц Северного побережья, и под бдительным оком бабушки запихивать в себя угощение из четырех блюд. Она любила Тедди и была в долгу перед ней. Бабушка хранила ее секреты, которыми Хоуп не могла поделиться больше ни с кем в целом мире, но теперь, когда столь близок знаменательный день, рискованно было встречаться с Тедди на публике. Та могла вдруг разоткровенничаться или невзначай обронить что-нибудь секретное.

— Мы еще должны съездить в Бостон. Присцилла ждет, — напомнила мать. — Кстати, твое платье готово ко второй примерке. Когда тебе удобно?

— Реши сама, — равнодушно откликнулась Хоуп.

Аделаида наклонилась к дочери и сняла очки.

— Твое настроение, поверь, не остается незамеченным, — предупредила она дочь и тут же смягчила тон: — Пожалуйста, Хоуп, скажи мне, что у тебя не так… Все-таки я твоя мать.

«Да, ты моя мать, — подумала Хоуп. — Но как ты понимаешь эту свою роль?»

Она не знала, как откликнуться на материнский призыв, и с трудом сдерживалась, чтобы не расплакаться. Хоуп надеялась, что приготовления к свадьбе, совместные хлопоты, возня с мелочами, проблемы с подвенечным платьем и нарядами подружек невесты сблизят их, восстановят связь матери с дочерью. Поэтому она и дала согласие на проведение свадебного торжества в родном доме.

Но вышло так, что ей не удалось пробудить в себе интерес к самому вроде бы важному событию в своей жизни, а одержимость матери деталями предстоящего торжества вызывала в ней глухое раздражение. Она ощущала себя куклой, которую сначала наряжают, украшают цветами и ленточками, а потом усаживают на свадебный торт.

Ей неоднократно хотелось собраться с духом и высказать матери в лицо все, что накипело у нее внутри, но каждый раз, когда Хоуп начинала говорить, все заготовленные фразы куда-то мгновенно улетучивались. Впрочем, после стольких лет отчуждения и всего того, что с ней происходило, откровенный разговор был невозможен. Если ее мать до сих пор ничего не поняла, то и говорить им было не о чем. Хоуп ненавидела себя, когда в очередной раз произносила: